30 мая. Наполеон вызвал меня в свою спальную комнату, чтобы я объяснил ему содержание нескольких отрывков из статьи в газете «Таймс», особенно посвящённых речи, приписываемой лорду Батхерсту, в ответ на предложение лорда Холланда о содержании газетных статей относительно Наполеона. Я зачитал эти отрывки из статьи, из которой явствовало, что любые изменения, имевшие место в положении истца, были внесены ради его же пользы, что причиной уменьшения границ зоны его передвижения было стремление истца вступать в тайные сношения с солдатами и жителями острова, что он получил только одно письмо, что его контакты с офицерами и жителями острова были неограниченными и свободными, что некоторые лица проникали в Лонгвуд, изменив внешность, и т. д. и т. д. «Я удовлетворён, — заявил Наполеон, — что английский министр пытается оправдать жестокое обращение со мной со стороны парламента, своей страны и Европы, прибегая к клеветническим утверждениям. Господство лжи не может продолжаться вечно».

Мне было стыдно за самого себя, и я был готов провалиться сквозь землю, когда пробормотал объяснения речи лорда Батхерста, которые предложил мне сэр Хадсон Лоу. «Они даже хуже, — сказал Наполеон, — в «Морнинг Кроникл». В «Таймс» речь лорда Батхерста имеет вид, словно она была подготовлена в министерском офисе. Но в газете «Кроникл» речь лорда Батхерста выглядит так, словно он произнес её спонтанно, безо всякой подготовки. Я дал указание Бертрану, — добавил Наполеон, — сделать точный перевод речи, проконсультировавшись с вами об отдельных фразах и деталях языка, в смысле которых у него могут возникнуть сомнения. Лорд Батхерст проявил большую бестактность, показав или пересказав Моншеню в Лондоне содержание письма, написанного Гурго своей матери, которое старый болван раструбил здесь на острове всем и вся. Лорд Батхерст утверждает, что я получил только одно письмо, от моего брата Жозефа, что является ложью. Ему следует выступать в роли духовника, а именно: всё выслушивать и ничего не разглашать; но это лишь образец всего его возмутительного поведения. Он хочет опозорить и унизить меня. В своей речи он допустил ряд глупых шуток, смысл которых я не совсем понимаю. Однако вскоре я смогу послать ему должный ответ. Если губернатор станет расспрашивать вас, то сообщите ему всё, что я вам сказал».

Затем Наполеон заявил, что ему кажется странным, что монарх, божьей милостью рождённый для того, чтобы быть повелителем и владыкой многих миллионов людей, не может получать запечатанных писем. «Каким образом, — удивился он, — до монарха могут дойти жалобы о коррумпированном и гнусном министре, если подобное правило остаётся в силе. Если во время войны министр изменяет и продаёт свою страну, то как об этом узнает монарх в том случае, когда жалоба об этом должна проходить через руки лица, на которое она подана? Когда в его праве будет выбрать или приукрасить и исказить жалобу таким образом, чтобы она в наилучшем виде отражала его точку зрения, или вообще утаить её.

Сантини, — продолжал он, — опубликовал брошюру, которая переполнена ерундой. В ней можно найти некоторую правду, но в этой брошюре всё преувеличено. Она достаточна для того, чтобы иметь право на существование, но не достаточна, чтобы смаковать её».

31 мая. В соответствии с желанием Наполеона передал ему сделанный мною перевод письма, появившегося в газете «Курьер». Прочитав его, Наполеон высказал мнение, что письмо написано самим губернатором и что кажущаяся неточность одной части письма имела всего лишь цель скрыть истинного автора.

Я сообщил Наполеону, что в одном из номеров газеты «Курьер», присланных ему губернатором, обратил внимание на опубликованную в газете речь, авторство которой приписывается сэру Фрэнсису Бюрдетту, который обвинил Наполеона в том, что тот учредил восемь Бастилий во Франции. Наполеон ответил: «В некоторых отношениях это верно. Я учредил несколько тюрем, но они были предназначены для определённых лиц, приговорённых к смертной казни. Я не хотел, чтобы эти приговоры были приведены в исполнение, а также не мог отправить этих смертников на каторгу в заморские территории Франции, так как вы господствовали на море и могли освободить их. Поэтому я был вынужден содержать их в тюрьмах.

В этих тюрьмах содержались, — продолжал Наполеон, — несколько главарей вандейцев, шуаны и другие заключенные, арестованные за участие в мятеже и в других преступлениях. Всем арестантам был дан выбор: или идти под суд, или оставаться в тюрьме настолько долго, насколько правительство может посчитать это необходимым для безопасности государства. Дважды в году эти тюрьмы инспектировались специальной комиссией в составе государственного советника и двух судей. Каждый раз арестантам предлагался выбор; или продолжать оставаться в тюрьме, или идти под суд. И всегда они предпочитали первое. На свое содержание они ежедневно получали три франка. Ни о каких нарушениях правил в тюрьмах, — продолжал Наполеон, — известно не было. То преступление, которое приписывалось мне в той статье, в действительности было актом милосердия. Но укажите мне на ту страну, где нет тюрем. Разве их нет в Англии?»

2 июня. Дежурный драгун доставил мне письмо с требованием немедленно прибыть в «Колониальный дом». Там, в библиотеке, меня встретил губернатор, который спросил, какова была реакция генерала Бонапарта на дискуссию в парламенте. Я повторил все фразы, высказанные Наполеоном для выражения его отношения к этой дискуссии (так как мне очень хотелось это сделать). Я упомянул те замечания Наполеона, которые он сделал по поводу утверждения, приписываемого лорду Батхерсту, о том, что любое изменение в положении истца было внесено ради его же пользы. Я также привёл высказывания Наполеона о том, что бестактно разглашать содержание чужих писем. Когда я закончил свою речь, сэр Хадсон Лоу взял со стола номер газеты «Таймс» и с заметным выражением растерянности на лице заявил, «что лорд Батхерст был прав, когда утверждал, что любые изменения, вносившиеся в положение генерала Бонапарта, приносили последнему только пользу. При этом его светлость должен был ссылаться на иной порядок направления в настоящее время писем в Лонгвуд; ибо вместо того, чтобы письма проходили через руки младших по званию офицеров, как это было раньше, теперь же эти письма обязан видеть и прочитывать он сам (губернатор)».

Затем у нас зашёл разговор о количестве провизии, разрешённом для Лонгвуда. Сэр Хадсон Лоу утверждал, что количество провизии для Лонгвуда было установлено графом Монтолоном и что он (сэр Хадсон) никогда не слышал каких-либо жалоб о нехватке продуктов. Я объяснил его превосходительству, что граф Монтолон не устанавливал количества продуктов, необходимых для Лонгвуда. Я также напомнил губернатору, что о скудости нормы выдачи продуктов для Лонгвуда ему часто докладывали и дежурный офицер, и поставщик провизии, и я сам, а также и слуга Наполеона, ведающий его столом. Сэр Хадсон Лоу продолжал настаивать на том, что количество провизии для Лонгвуда было определено графом Монтолоном и, в связи с этим, послал за майором Горрекером, чтобы тот подтвердил правильность его утверждения. Майор Горрекер, однако, не поддержал его превосходительство. Как он пояснил, граф Монтолон только определил количество вина, поставляемого в Лонгвуд, но количество всех других продуктов определялось указаниями самого его превосходительства.