Я ответил, что по прошествии столь длительного времени я не могу припомнить, передал ли я эту информацию устно или посредством газеты; что, возможно, скорее всего я сообщил её устно, а затем газету отдал Наполеону, и что я не помню, от кого я получил эту газету. Его превосходительство возразил, что человек, обладающий столь хорошей памятью, как у меня, не может делать вид, что он ничего не помнит. Учитывая это, губернатор повторил свой вопрос. Я ответил, что пустяки не задерживаются долго в моей памяти. Губернатор возразил мне, сказав, что довольно странно, что я не мог вспомнить, что та газета была передана мне адмиралом, и с ухмылкой спросил: «Разве та газета не была шотландской газетой?»

Я ответил, что я никогда не видел в Лонгвуде шотландскую газету. Я объяснил, что сэр Пултни Малькольм часто отбирал для меня две или три старые газеты, а самые последние отсылал ему (сэру Хадсону). Затем его превосходительство спросил, отдавал ли адмирал мне газеты только для моего пользования и знал ли он о том, что газеты будут переданы генералу Бонапарту для просмотра. Я ответил: «для моего пользования, и я не знаю, был ли он осведомлён о том, как я их использовал». Сэр Хадсон заявил, что «это очень странно, что я не могу сказать, был ли адмирал осведомлён об этом. В соответствии с указанием, подписанным министрами его величества, никто, кроме губернатора, не имеет права поддерживать какую бы то ни было связь в любом её виде с генералом Бонапартом». Отвечая губернатору, я сообщил, что сэр Джордж Кокбэрн никогда не считал необходимым оставлять Наполеона без газет; что единственные инструкции, которые он мне дал по затронутому вопросу, касались того, что было бы лучше не показывать Наполеону нечто такое, что лично очень сильно оскорбило бы его. В последовавшем довольно продолжительном разговоре губернатор часто вновь возвращался к теме шотландской газеты.

24 мая. Нашёл Наполеона в его спальной комнате, страдающего от головной боли. Рекомендовал ему использовать холодный компресс для лба и для висков. Он сразу же последовал моему совету, и вскоре ему стало лучше.

В ходе последовавшего разговора он сказал, что среди опубликованных клеветнических статей, которые прошлись на его счёт, существовало большое разногласие. Некоторые статьи утверждали, что похоть его завела так далеко, что он имел кровосмесительную связь с собственными сёстрами и т. д., в то время как другие в равной степени убедительно уверяли читателей в том, что он подвержен половому бессилию.

«Эта последняя статья, — продолжал он, — получила настолько широкое распространение, что, когда обсуждение вопроса о браке между мной и сестрой императора Александра шло полным ходом, императрица, её мать, заявила Александру, что она не согласится жертвовать своей дочерью и бросить её в объятья того, кто ничего не способен сделать. И если её дочь выйдет замуж за меня, то новобрачные будут вынуждены поступить так, как поступил Густав со своей королевой. Но на такой поступок её дочь пойти не может, так как он не соответствует её религии. Вам знакома, — спросил меня Наполеон, — эта история с Густавом?»

Я ответил отрицательно. «Видите ли, Густав, будучи импотентом и не имея наследника трона, заставил одного из своих камергеров лечь в постель с королевой, и в результате на свет появился тот сумасшедший, который несколько лет назад отрёкся от короны. После одного из своих приступов сумасшествия этот слабоумный признался, что шведы поступили правильно, свергнув его с престола, так как он не имел права на корону. «Моя дорогая матушка, — спросил Александр, — неужели ты можешь верить этим историям? Заверяю тебя, что не желал бы для тебя лучшей судьбы, чем быть достаточно молодой для того, чтобы выйти за него замуж, и тогда тебе не пришлось бы долго ждать наследника». Куракин, — добавил Наполеон, — впоследствии рассказал мне эту забавную историю, которая вызвала большое веселье в Париже».

Затем Наполеон заговорил о госпоже де Сталь. «Госпожа де Сталь, — заявил Наполеон, — женщина, обладающая значительным талантом и большим честолюбием, но столь склонная к интригам и неугомонная, что дала повод для высказывания о том, что она могла бы столкнуть своих друзей в море для того, чтобы, когда они станут тонуть, получить возможность спасти их. Я запретил ей появляться в стенах императорского двора. В Женеве она вступила в интимные отношения с моим братом Жозефом, которого она добилась благодаря своему умению интересно вести беседу и своим литературным произведениям. Когда я вернулся с острова Эльба, она послала своего сына, чтобы его представили мне с целью попросить меня выплатить два миллиона франков. Эту сумму её отец Неккар одолжил Людовику XVI из своих личных денег. Госпожа де Сталь предложила свои услуги при условии, если я выполню эту просьбу. Так как я знал, чего хотел её сын, и считал, что я не могу пожаловать эти деньги, не обидев других лиц, испытывавших аналогичные затруднения, то я не пожелал принять её сына, дав указание не допускать его ко мне. Однако Жозеф не смог отказать ему и привёл его во дворец, несмотря на данное мною указание. Привратники у дверей не посмели отказать моему брату, тем более когда он заявил, что берёт на себя все последствия своего поступка. Я очень вежливо принял сына госпожи де Сталь, выслушал его просьбу и ответил, что очень сожалею, но не в моей власти пойти ему навстречу, так как его просьба противоречит законам и, к тому же, её выполнение было бы несправедливым по отношению ко многим другим людям. Госпожа де Сталь, однако, не была удовлетворена моим решением. Она написала подробное письмо Фуше, в котором она изложила свои притязания, объяснив, что нуждается в этих деньгах, чтобы дать приданое дочери, собиравшейся выходить замуж за герцога де Броли. Она обещала, что если я выполню её просьбу, то смогу располагать ею и её семьей; что она будет моей непримиримой сторонницей. Фуше доложил мне об этом и настойчиво советовал мне пойти ей навстречу, утверждая, что в столь критическое время она может оказаться весьма полезной. Я ответил Фуше, что не пойду ни на какие сделки.

Вернувшись в Париж после завоевания Италии, — продолжал Наполеон, — я вскоре был приглашён в гости в большое общество людей, хотя в то время я избегал много бывать на людях. Во время этого приёма со мной заговорила госпожа де Сталь и стала следовать за мной повсюду, прильнув ко мне так близко, что я никак не мог отделаться от неё. Наконец, она спросила меня: «Кто в настоящее время является первой женщиной мира?», ожидая получить от меня комплимент. Я посмотрел на неё и холодно ответил: «Та женщина, которая родила наибольшее число детей». Сказав это, я отвернулся и оставил её сконфуженной и в полном замешательстве». Наполеон закончил свои воспоминания о госпоже де Сталь тем, что заявил, что он не мог бы назвать её злой женщиной, но она была неугомонной интриганкой, обладавшей значительным талантом и большим влиянием».

26 мая. Наполеон простужен, у него воспалились и опухли правая щека и дёсны. Он также жалуется на головную боль. Всё это, вероятно, вызвано тем, что он вчера выходил в сад, когда дул холодный ветер.

27 мая. Наполеону лучше. Однако правая щека продолжает оставаться опухшей. Разговор с ним зашёл о после Англии в Китае. «Если бы, — заявил Наполеон, — первому мандарину страны дали миллион франков, то всё было бы урегулировано и никто бы не стал упрекать вашу страну, так как ваше посольство в Китае не принадлежит к числу тех посольств, которые чтят честь своей страны. Оно является и его следует рассматривать скорее как контору для торговли, а не как посольство, имеющее дело с проблемами, непосредственно затрагивающими интересы страны. Фактически посольство в Китае представляет интересы торговцев чаем в Англии, и поэтому выгодные сделки могут покупаться с большим почётом. Помимо этого, когда вы направляете послов в страны дикарей, то вы должны уважать их и быть терпимыми по отношению к их обычаям. Они не домогаются вас. Они никогда не направляют своих послов в ответ на ваших и не просят вас, чтобы вы направляли к ним своих. Сейчас обстоятельства складываются таким образом, что большие торговые преимущества могут быть потеряны для Англии и, как следствие этого, возможна война с Китаем. Если бы я был англичанином, то я бы считал человека, советующего начать войну с Китаем, величайшим врагом моей страны. В конце концов, вы были бы разбиты, и тогда бы, вероятно, последовала революция в Индии.