18 мая. В Лонгвуд пришёл майор Ферцен. Когда его спросили, почему он, хотя бы изредка, не наносил визита семье Бертрана, то он ответил, что губернатор выразил пожелание, чтобы не было никаких контактов, за исключением общепринятых приветствий, между офицерами 53-го пехотного полка и лицами, содержащимися под стражей на острове Святой Елены. Он признал, что настороженное и непостижимое по своей сути отношение к французам скорее всего продиктовано стремлением вызвать взаимное подозрение, но он заверил, что в 53-м полку никаких убийц не обнаружено.

22 мая. Наполеон принимал ванну. Пожаловался на головную боль. Завёл разговор о Моншеню, который, как заявил Наполеон, «полностью оправдывает мнение англичан о французах, а именно, как о нации учителей танцев. Это мнение англичан должно было ещё более укрепиться во время революции, когда англичане имели возможность насмотреться на кучку тщеславных шутов, выгнанных из собственной родины за высокомерие и деспотизм, среди прибывших в их страну французов. Подобное представление о французах, — добавил Наполеон, — настолько сильно укрепилось в умах англичан, что когда я послал Дюрока послом в Петербург, то лорд Сент-Элен, английский посол в России, из любопытства вознамерился воочию убедиться в том, что из себя представлял Дюрок. Когда Дюрок прибыл в столицу России, лорд Сент-Элен получил возможность близко понаблюдать за ним. Когда же потом его попросили высказать его мнение о Дюроке, то он ответил: «Признаюсь, по меньшей мере, он не напоминает танцора». Тем самым он признался, что Дюрок был единственным из встреченных им французов, который не имел вид учителя танцев. Этому я могу с готовностью поверить, так как до того времени он, вероятно, не видел других французов, помимо дураков, подобных Моншеню, которыми кишела Англия. Поистине, это уже слишком, посылать такого дурака сюда, в колонию соперничающей страны для того, чтобы по собственной воле предоставить на всеобщее обозрение объект искреннего презрения и поддержать англичан в их старых предвзятых мнениях. Разве Моншеню, — спросил меня Наполеон, — не подтверждает то мнение, которое вы ранее составили о французской нации?»

После приёма ванны Наполеон заговорил о России. Он заявил, что европейским странам ещё предстоит убедиться в том, что он придерживался наилучшего возможного политического курса в то время, когда он был намерен восстановить королевство Польши, что было бы единственным эффективным способом приостановить возраставшую мощь России. Такое королевство стало бы барьером, преградой для этой грозной империи, которой, вероятнее всего, ещё предстоит подчинить себе Европу. «Я не думаю, — заявил Наполеон, — что доживу до того времени, когда буду свидетелем этого, но вы, возможно, доживете. Вы находитесь в расцвете ваших лет, и можно полагать, что проживёте ещё не менее лет тридцати пяти. Я думаю, что вы будете свидетелем того, что русские или вторгнутся и захватят Индию, или войдут в Европу с армией в составе четырёхсот тысяч казаков и других жителей своих пустынь, а также двухсот тысяч исконных русских. Когда Павла охватила безудержная ярость против вас, англичан, он запросил у меня план вторжения в Индию. Я направил ему такой план с подробными инструкциями. (В этом месте рассказа Наполеон показал мне на карте маршруты движения войск и различные пункты сбора армии, откуда она должна была проследовать дальше.)

Из порта на Каспийском море он должен был проследовать маршем в направлении Индии. Россия, — продолжал Наполеон, — должна или пасть, или возвеличиться. Вполне естественно предположить, что произойдёт именно последнее. Благодаря вторжению в другие страны Россия имеет в виду достижение следующих целей: повышение цивилизации и наведение глянца на стране, стараясь тереться о другие державы (буквальный перевод слов Наполеона), приобретение денег и установление дружеских отношений с жителями пустынь, с которыми Россия в недавние времена находилась в состоянии войны. Казаки, калмыки и другие варварские народности, сопровождавшие русских во Францию и другие страны Европы, однажды почувствовав вкус к предметам роскоши этих стран, вернутся в свои пустыни, хорошо запомнив те места, где они обладали такими красивыми женщинами и так прекрасно жили. Они не только не смогут более переносить прежний образ жизни в своих собственных варварских и бесплодных краях, но и поделятся со своими соседями желанием завоевать эти восхитительные страны.

По всей вероятности, Александр будет обязан или отобрать у вас Индию для того, чтобы заполучить богатства и обеспечить работой своих варваров и таким образом предотвратить революцию в России. Или он будет должен осуществить вторжение в Европу во главе нескольких сот тысяч этих варваров, оседлавших лошадей, и двухсот тысяч пехоты, забирая себе всё, что окажется у него под рукой. То, что я говорю вам, подтверждается историей всех эпох, в течение которых неизменно отмечалось, что всякий раз, когда варвары, однажды почувствовав вкус жизни в южных странах Европы, всегда туда возвращались, чтобы пытаться осуществить новые завоевания и опустошения и, в конце концов, добиться своей цели стать полными хозяевами завоёванной страны. Для человека естественно желать улучшения своих жизненных условий.

Те канальи, когда они будут сравнивать свою жизнь в их пустынях с условиями жизни в прекрасных провинциях, покинутых ими, всегда будут испытывать непреодолимое желание овладеть ими, прекрасно понимая также, что ни одна страна не станет наносить им ответный удар или пытаться отобрать у них их пустынные земли. Те канальи, — продолжал Наполеон, — обладают всем необходимым для покорения чужих наций. Они — народ смелый, активный, терпеливо выносящий любую усталость и плохие условия жизни, бедный и жаждущий обогащения. Однако я думаю, что всё зависит от Польши. Если Александру удастся присоединить Польшу к России, другими словами, удастся примирить поляков с русским правительством, а не всего лишь подчинить себе Польшу, то он сделает огромный шаг по пути к покорению Индии. Я придерживаюсь того мнения, что он попытается осуществить или первый или второй из своих проектов, о которых я говорил, и я думаю, что последний его проект будет более всего вероятным».

Я обратил внимание Наполеона на то, что препятствием для осуществления Александром его проектов будут большие расстояния и что у русских нет достаточно денег для финансирования подобных планов. «Расстояния не являются препятствием для русских, — возразил император, — необходимый провиант может легко доставляться верблюдами, и казаки всегда обеспечат их достаток. Деньги они найдут там, куда они прибудут. Надежда завоевать чужую страну немедленно объединит армии казаков и калмыков безо всяких затрат. Пообещайте им в качестве приманки грабёж нескольких богатых городов, и они тысячами будут стекаться под их знамёна. Европе, — продолжал он, — и особенно Англии, следует предотвратить союз Польши с Россией.

Если бы моя военная экспедиция в Россию закончилась успешно, — добавил Наполеон, — то я бы вынудил Александра вступить в континентальную систему против Англии и тем самым заставил бы Англию пойти на заключение мира. Я бы также тогда сделал Польшу независимым королевством».

Я спросил, какого рода условия мира он бы предложил нам. «Очень хорошие условия, — ответил он, — я бы только настоял на том, чтобы вы прекратили ваши безобразия в море». Я спросил, оставил бы он нам Мальту. На этот вопрос он ответил утвердительно, добавив, что устал от войны и что он хорошо адаптирован к жизни, как в условиях мира, так и в условиях войны. После заключения мира он бы занялся улучшением и украшением облика Франции, воспитанием своего сына и описанием истории своей жизни. «По крайней мере, — заявил он, — союзные державы не могут в будущем отобрать у меня грандиозные общественные работы, которые я осуществил, дороги, которые я проложил через Альпы и моря, которые я соединил. Они не могут улучшить то, что было сделано мною ранее. Они не смогут отобрать у меня кодекс законов, который я составил и который достанется грядущему поколению. Слава Богу, всего этого они не смогут лишить меня».