Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И я подумал, — сказал Шон. — Маньяк. Неужели он мог тронуть его?
— Нет, — коротко отрезала я. — Фил сделал это сам.
— Что?
Шон резко повернулся ко мне, и я заметила, как в его глазах блистают слёзы, которым он не даст воли. Такой он человек по натуре. Фил, как и он, считает слёзы слабостью. Ещё одно их до безумия чистое сходство.
— Тебе известно хоть что-то? — гневно прошипела я, даже не постеснявшись обратиться к нему, как к своему сверстнику. — Ты сам отказался от него, так что не надо сейчас разыгрывать сожаление. Никто не поверит в это.
— Я понимаю…
— Нет, — перебила я. — Ничего ты не понимаешь. Ты больше десяти лет портил жизнь ему. Хоть бы раз попробовал изменить себя, хотя бы ради своего ребёнка.
— Изабелла, — строго повысил голос папа.
— Нет, — я повернулась к нему и показала указательным пальцем, что ему следует молчать.
— Я хочу всё исправить, — сказал Шон.
— Что исправить? — вырвалось из меня. — Уже ничего нельзя исправить. Ты знаешь, что чувствовал Фил, когда ты уехал? А знаешь, что большую часть своего детства он воспитывался в семье Батлеров? Ты знаешь, что его лучшего друга убили? Он хотел умереть, потому что у него больше никого не было. Он был сломан. А ты в это время отжигал со своей любовницей в другом городе. Если хочешь знать, Фила больше здесь нет, он никогда не вернётся сюда, ни при каких обстоятельствах. И тебе его никогда не найти.
— Значит он жив? — спросил Шон. И признаюсь, в его взгляде я увидела радость. Меня это и растрогало, и возмутило одновременно. Шон счастлив от одной фразы, что его сын жив, и Шону достаточно только лишь этого словосочетания.
— Жив, но какой в этом смысл, если он так и не узнает, что ты вернулся в город, — гневно сказала я.
— Достаточно, Белла, — пригрозил папа.
— Я тоже так считаю, — улыбнулась я. — Мистер Николсон, вы можете идти.
Но Шон никуда не пошёл.
— Выйди, Белла, — попросил папа.
— Серьёзно? — удивлённо посмотрела я на него. — Тебе ещё есть о чём разговаривать с этим человеком?
— Да. И будет лучше, если ты подождёшь меня в коридоре.
Я быстро развернулась и пошла к двери. Выходя, я громко захлопнула её так, что даже видела, как Усач подпрыгнул на стуле от неожиданности, а Тони, зевавший в это время за просмотром журнала, быстро направил на меня свой обескураженный взгляд.
— Что? — выкрикнула я, глядя на него.
— Может присядешь? — предложил он.
— Я пошла домой.
И я унеслась на улицу. Меня накрывала безумная волна беспокойства и ненависти. Я ударила мусорный контейнер ногой, прокричав что-то о том, что жизнь — ужасная вещь.
— Тише, — подбежал ко мне Тони, удерживая меня за руку.
— Отпусти! — закричала я. — Отстань!
Но он не унимался. На секунду я вспомнила, почему он мне понравился. За своё умение постоянно подбирать нужные слова и сохранять спокойствие, он, должно быть, нравился многим девчонкам.
— В любом случае, — сказал мне Тони. — Этот человек вернулся за своим сыном. За это ему можно дать шанс.
Я добралась до дома одна. Мама чуть не потеряла дар речи, когда увидела, что я в одиночестве разгуливаю по городу. Я молча прошла в комнату брата, где просидела, закрывшись ото всех, до самого вечера. В какой-то момент я поняла, что нельзя давать своим мыслям волю заполнить весь мой разум. Я пыталась читать, пыталась смотреть фильмы и даже делать домашнее задание. Этого хватало лишь на полчаса, потом же я начинала вспоминать те мимолётные времена, которые прошли навсегда. Например, в какой-то строчке книжки я видела героя, который поступал точь-в-точь, как поступил бы Кевин, или замечала в фильме актёра с похожей формой губ, как у Фила, садясь за домашнее задание, я вспоминала, как когда-то мы списывались с учебника геометрии последний конспект в школьном туалете перед уроком французского. Мне нельзя было много думать. Когда я углублялась в эти воспоминания, до меня всё больше и больше доходил смысл слова «навсегда». Навсегда — это значит больше никогда и ни за что не вернуть того, что дарило мне счастье раньше.
Я не заметила, как быстро солнце скрылось за горизонтом, не заметила, как потемнело, не заметила, как дверь в мою комнату отворилась, и вошёл папа.
— Белла, — он присел рядом. — Можешь уделить мне пару минут?
Когда он так говорил, я мысленно начинала готовиться к его долгой речи о том, что я не оправдываю его надежды.
— Что? — нервно посмотрела я на него.
— Я не оправдываю Шона, я лишь хочу донести до тебя, что каждый человек имеет право на раскаянье.
Я отложила листок с сочинением в сторону и устремилась гневный взгляд на отца.
— Тебе не нужно было так жестоко реагировать на его появление, — продолжил он. — Признайся же, ты можешь связаться с Филом. Я не прошу тебя ради Шона связать его с сыном, я прошу сделать это ради Фила. Он в первую очередь его сын, и думаю, для него будет очень важно узнать, что отец его вовсе не бросал.
— Но я не могу связаться с ним, — ответила я.
— Совсем-совсем?
— Совсем. Он уезжал с надеждой на то, что больше ничто не будет напоминать ему о Тенебрисе. Я думаю, это будет нечестно. Шон портил детство Фила с семи лет, почему он достоин второго шанса, а я нет?
По моей щеке протекала слеза, которую я тут же смахнула. Папа внимательно посмотрел на меня, будто только что пришёл к какому-то выводу.
— Так ты знаешь, где он?
— Нет, но я знаю, к кому он уехал. Он отправился к…
— Стой, — отец перебил меня. — Не говори мне.
— Почему?
— Фил стоял на учёте в полиции, согласно которому, он не имеет права покидать город до своего совершеннолетия. С меня требуют организации его поисков, а я ссылаюсь лишь на то, что у меня нет ни единой зацепки.
Какое же чувство накрыло меня с головы до ног, когда я, внимая каждому слову отца, осознала, что у меня есть шанс вернуть Фила.
— Это правда? — удивилась я. — Ты можешь вернуть его?
— Я понимаю, почему он покинул Тенебрис, — ответил папа. — Я могу вернуть его, но не делаю этого. У меня просто не поднимаются руки открывать это дело. Этот мальчик достоин того, чтобы начать
