ОТВЕТ: Ни в коей мере.

ВОПРОС: Вы не могли бы объяснить, почему вы в этом уверены?

ОТВЕТ: Во-первых, ни один геолог не способен взглянуть и на дюйм дальше своего геологического носа. Как и большинство других специалистов, они работают в тесных комнатках, заваленных данными по своей узкой специальности, и не желают высунуть свой нос в окно. Во-вторых, геологи, о которых мы говорим, работали с фотографиями в высоком разрешении, смонтированными после аэрофотосъемки и присланными «Маринером-9», а затем орбитальными спутниками «Викинг-1» и 2. Фотографии получились отличные, в особенности со спутников, но даже самые лучшие фотографии – не что иное, как точное воспроизведение того, что запечатлела камера. Сама объективность камеры создает подобный результат. Человеческий глаз все же не камера, сколько бы ни проводилось сравнений. Когда человек смотрит на что-то, он не просто видит, он воспринимает это. Если восприятие не задействовано, он не может идентифицировать увиденное и соотнести с собственным мировоззрением.

ВОПРОС: Вы хотите сказать, что субъективность совершенно необходима для истинного толкования реальности?

ОТВЕТ: Для той реальности, к которой мы привыкли, – да. Кант поспорил бы с этим, но я не вижу причин сомневаться в моей точке зрения.

ВОПРОС: Значит, вы настаиваете, что подвергшийся эрозии рельеф к северу от горы Олимп является отпечатком большого пальца Создателя?

ОТВЕТ: Да. Он был оставлен там случайно во времена сотворения мира.

ВОПРОС: До или после Всемирного потопа?

ОТВЕТ: Понятия не имею.

– До… всего, что вам пришлось пережить, Вы были таким же неразговорчивым? – произнесла вполголоса Мишель. Ее плечо слегка коснулось его плеча.

– Думаю, что нет.

– Леди Джейн возлагала на вас большие надежды сегодня. Она рассчитывала, что вы будете центром притяжения на ее праздничном вечере.

– Леди Джейн ввели в заблуждение.

Легкий ветерок пробежал по саду. Волосы Мишель поднялись и упали, легко скользнув по щекам.

– Вы ведь не всегда будете молчать, правда?

– Нет. Однажды я поведаю Истину. Прокричу с крыши какого-нибудь дома. С вершины горы. Или холма.

– Истину?

Он не стал объяснять дальше. Вместо этого повернулся и посмотрел на нее. Ее лицо было подобно цветку в свете звезд, одинокой розе. Белой розе, немного печальной. Он спросил себя, почему бы ему не наклониться и не поцеловать лепестки ее губ. У него не было женщины два с половиной года. Сейчас он должен жаждать женщин. Желать вот эту, по счастливой случайности упавшую ему на колени. Он смотрел на нее и находил затруднительным ассоциировать ее хрупкую красоту с сексом. Трудно, хоть и возможно. Он почувствовал едва заметное возбуждение внутри. И услышал, как его голос произнес:

– Вы живете в Новом Нью-Йорке?

– Пока что здесь.

– Леди Джейн сделает вам выговор, если вы ненадолго отлучитесь?

Мишель улыбнулась.

– Обязанность решать проблемы для леди Джейн подразумевает недолгие отлучки. Я схожу за сумочкой.

Она вернулась, и они приблизились к невысокой ограде. Роув включил авиамаяк воздушных такси. Он замигал, а они стояли и ждали, пока один из «светлячков» не покинет рой и не спустится к ним на крышу дома. Через некоторое время воздушное такси прибыло.

– К тебе или ко мне? – спросил Роув.

– К тебе.

Воздушное такси взмыло высоко над городом. Это был самый обыкновенный плот.

Заполненный гелием, с пропеллером на аккумуляторах. Ночь выдалась теплой, и поднимать складной верх не было необходимости. Ветер дул им в лицо, а позади пропеллер рассекал летний воздух. Волосы Мишель развевались и парили на ветру, переливаясь. Волосы Роува, в космосе отросшие до плеч, струились, оставляя позади темный вихревой след.

Его квартира находилась в одном из обновленных зданий в старой части города.

Там была кухня с обеденным уголком, ванная, спальня и гостиная. Он приехал в Новый Нью-Йорк сразу же после доклада по возвращении с задания. И еще не был готов вернуться в родные края. Полей, ручьев и лесных опушек его детства – их уже нет, жилищное строительство все поглотило. Но дом, в котором он родился, еще стоит. В нем живет его отец с этой вавилонской блудницей. А мать умерла, когда ему было девятнадцать.

Может, он никогда больше не вернется домой. Может, Волф был прав.

В Новом Нью-Йорке он направо и налево бросал испепеляющие взгляды на сотрудников СМИ, атаковавших его. Даже если бы он не поклялся хранить молчание, он все равно не стал бы с ними разговаривать. Пока еще он не готов. Не готов открыть Истину. Но однажды он все расскажет. Радио- и телевизионные сети, так жаждущие его откровений, получат их, и Истина прогремит во всем мире, пронесется могучим ветром и сядет на шпили соборов и храмов, и залетит в окна научных учреждений с их размеренной жизнью. «Смотрел я, и воистину! На меня снизошло знамение о жизни Его и отмщении».

– Сделаешь нам по коктейлю? – попросил он Мишель, включая свет. – В буфете – крепкое, в холодильнике – имбирный эль.

Она направилась на кухню. Он сел на диван и включил голографический пол, который вместе с диваном и другими предметами интерьера уже был в квартире до того, как он туда въехал. Через минуту вернулась Мишель и поставила перед ним на журнальный столик два бокала. И присела рядом с ним.

– Вот, готово.

– Я не понимаю, – произнес он внезапно. – Ты не похожа на тех девиц.

– О каких девицах ты говоришь?

– Тех, к числу которых ты, судя по всему, не относишься.

Он включил «ностальгическую» волну. Как и многое другое, это была музыка на все времена. Бессмертный Куинн Мартин. К сожалению, обновленная версия не улучшила оригинал.

Он сделал большой глоток своего напитка. Потом еще один.

– После того, как меня отпустили, я пытался напиться. Но не смог. Я и сейчас трезвый. Я все время вижу… вижу…

– Что?

Взгляд ее небесно-голубых глаз устремился на него, стал сосредоточенным.

Что же скрывалось за этим взглядом – беспокойство или профессиональное любопытство? Шестеренки его мыслей, вращающиеся независимо, вдруг зацепились одна за другую. За всю свою жизнь он был знаком всего с несколькими женщинами, но этого было достаточно. Интуиция не обманывала его. Эта девчонка не из тех. И это означает… что же она забыла в конюшне леди Джейн?

– Что же? – повторила она. – Что вы все время видите?

– Ничего.

Потом:

– Я даже не знаю твоего имени.

– Мишель.

– Мишель… а дальше?

– Просто Мишель.

Зацепившиеся шестеренки, бешено вращавшиеся, начали замедляться. Он глотнул еще напитка и постарался заставить их набрать скорость.