Очевидно при таких условиях, что борьба с анархией была бы не в интересах революционного правительства и нужно было бежать.

НУЖНО ЛИ ПОСПЕШНО ВОЗВРАЩАТЬСЯ

ПРИ РАЗНЫХ РЕВОЛЮЦОННЫХ НОВЫХ ЗАКОНАХ?

Возвращаться раньше времени не следует. При конституции 1791 года многие эмигранты потянулись обратно во Францию, надеясь, что конституция — есть конституция и что таким образом — наступает порядок. Оказалось же, что за 1791-м годом последовал 1793-й, т. е. расцвет террора, возвращение оказалось преждевременным. Между тем некоторые французские эмигранты серьёзно думали, что революция уже кончилась и поэтому пора ехать домой. Так вернулась довольно скоро во Францию из Сиа — где, по выражению историка, «эмигранты с увлечением танцевали в то время, когда народ жёг их замки», — вернулась эмигрантка мадам де Л амбал ь, придворная дама Марии Антуанетты; в резне в сентябре 1792 года она погибла, и голову её носили на пике.

КУДА НУЖНО ЕХАТЬ ЭМИГРАНТАМ?

Жирондист Лассур воскликнул во время террора в Париже:

— Да где же, наконец, можно жить спокойно?

На это ему другой жирондист ответил:

— Может быть, в Пенсильвании!..

Мадам Ролан в тюрьме перед казнью выразила пожелание, чтобы её друзья могли оставить эту страну, пожирающую хороших людей: «Да даст вам, друзья мои, Небо возможность проехать в Соединённые Штаты…», — сказала она.

Таким образом, Соединённые Штаты и тогда пользовались симпатией эмигрантов; неизвестно только, каковы были условия квоты — пожалуй, она ещё не была тогда изобретена.

ЧТО ДОЛЖНЫ ДЕЛАТЬ ЭМИГРАНТЫ ЗА ГРАНИЦЕЙ?

Первым делом французские эмигранты должны были просадить все деньги, будучи уверены, что всё «Это» кончится очень скоро. Кобленц проходил в весёлых празднествах, танцах и надеждах. Возникает несколько правительств, не признающих друг друга; победа над революцией кажется очень простой.

— Наконец-то, — сказал некий маркиз де Лакюейель при отъезде в армию герцога Брауншвейгского, — наконец-то мы садимся на коней, будем через несколько дней в Париже, и король будет освобождён!..

Но так как это дело с освобождением короля затянулось и не вышло, то средства эмиграции стали иссякать. Появились в большом количестве комиссионные магазины. В английских газетах того времени видим такие объявления:

Когда драгоценности истощаются, то начинают искать работы; такой КВжд, как есть у нас здесь, в то время в Европе не было, и эмигранты занимались, главным образом, переводами, танцами, фехтованием. Сам сын принца Орлеанского, впоследствии король Луи-Филипп, давал уроки математики в гимназии, за что его очень одобрял Наполеон:

— Человек, пригодный к жизненной борьбе…

Жизненная борьба доходила до того, что французских эмигрантов ловили за подделку ассигнаций…

ДЕЛА МЕЖДУНАРОДНЫЕ

Дела международные всего больше интересовали эмиграцию того времени, потому что они отзывались на её положении. Будущий король Людовик XVIII всё время рассылает гонцов; больше всего гонцов едет к императору Павлу I в Петербург с просьбой способия. Павел I позволил ему после многих скитаний поселиться в Митаве в 1798 году и платил ему приличную беженскую пенсию в 200 000 рублей (600 000 франков) в год. Кроме того, когда приехала жена Людовика XVIII, Павел ему прибавил ещё 120 000 ливров в год.

Однако международные дела повернулись так, что Павел I выслал из Митавы в 1801 году Людовика XVIII, и тот проехал в Варшаву; по одной версии это было вызвано сближением Павла с Наполеоном, по другой — Павлу стали известны крайне резкие отзывы о петербургском дворе, которые делал любознательный царственный пенсионер.

Людовик вернулся в Митаву в 1805 году уже с разрешения Александра I, который писал об этом короле, что «это самый ничтожный и незначительный человек, которого мне приходилось видеть в Европе». С 1807 года Людовик XVIII живёт в Швеции и Англии, пока, наконец, его не возводят на престол Франции в 1814 году.

Конечно, всякие победы Наполеона тем горше отзывались на эмигрантах. Так например Бернский кантон однажды потребовал от проживавших там эмигрантов, чтобы они в течение 24 часов покинули его территорию. Из Тосканы однажды было выслано, ни много ни мало, 15 000 французских беженцев. То же проделала с эмигрантами и Генуя. В одной маленькой деревушке Диллинген в Людовика XVIII, при его проезде, какой-то немец произвёл выстрел из ружья и ранил в голову, до такой степени надоел ему наплыв французских беженцев. «Странно и возмутительно, — пишет один дворянин того времени, — что с Бурбонами обращаются как с бродягами и что они не находят места, где приклонить голову… Бурбонов и французских дворян третируют, как Вечного Жида…»

СЛУХИ И НАДЕЖДЫ

Слухами и надеждами, как и теперь, полна эмигрантская жизнь… Все французские эмигранты верят в интервенцию, верят, что за них вступятся все державы и, наконец, водворят их во Францию обратно. Слухи сильны до такой степени, что однажды некий де Марсильяк был командирован из Брюсселя в качестве адъютанта встречать в Остенде идущую для интервенции русскую эскадру; он просидел шесть недель в Остенде и никого не встретил… А в Брюсселе говорили, что вот-де и адъютант уже выехал… Значит, скоро!

ПОВЕДЕНИЕ ЭМИГРАЦИИ ВО ВРЕМЯ НАПОЛЕОНА

Сильная фигура генерала, консула и императора Наполеона, его охранительная политика, его расправа с революцией привела к тому, что эмиграция потянулась домой; но всё же он был революционной фигурой, и этого нельзя было забывать. Надо было примирение.

Вот стиль письма о разрешении вернуться домой, которое в то время пишет бывший член Учредительного Собрания Фосиньи одному своему могущественному другу:

— Вы победитель, я побеждённый, и, кроме того, я покорён… Я теперь старше на 12 лет… Мне предстоит увидеть свою жену, познакомиться с моими тремя взрослыми детьми… Вот вся моя политика. Сделайте, чтобы меня приняли в Кале, чтобы я там нашёл распоряжение, которое даст мне возможность проехать в Бургундию… Там у меня будет моя жена, мои дети, крыша над головой, небольшой клочок земли, и клянусь, вы ничего больше не услышите обо мне… Вы говорите на языке мудрости, примирения, человеколюбия, благородства. Примените же их ко мне, а то у меня эмиграция вот уже где сидит!..

Гордые монархисты постепенно сдаются перед этой республиканской возможностью вернуться домой…

— О, я приноровлюсь ко всем республикам мира при единственном условии — закончить свои дни на родине… — пишет один из них.

И, как известно, Наполеон широко принимал этих эмигрантов, которые тут же начинали бранить его порядки; но возвращающиеся получали массу упрёков от более стойких, ещё остающихся за границей… Но при Наполеоне ехать, безусловно, будет можно…