Губы его растянулись в улыбке, как будто он уже переживал час триумфа.

– Да, сэр, американскому народу придется вспомнить, что Джорджа А. Кастера еще рано скидывать со счетов. Единственное, о чем я горячо молюсь, – яростно шепчет этот благочестивый вампир, – это чтобы Бешеный Конь не подхватил какую-нибудь смертоносную заразу до поры, пока не выросла весенняя трава.

– Значит, вы убеждены, что он станет драться?

– Если этого не случится, то я сильно ошибся в этом человеке. Черт, – восклицает он с необычным для него жаром, – я стал бы драться, иди речь о моей земле и моих бизонах! И вы стали бы.

Кастер с многозначительным видом улыбнулся мне. Потом, заговорщицки оглядевшись, понижает голос и говорит:

– Дело в том, что когда в мае я выступлю в поход, у меня будет возможность взять в свой отряд кого захочу. И если один выдающийся иностранный офицер пожелает составить мне компанию, то… – и он подмигнул. Жутковатое зрелище, так как глаз его светился от возбуждения. – Что скажете? Не прочь потягаться с краснокожими? Небо – свидетель, со всеми остальными вы, наверное, уже скрещивали оружие!

Беда с этой моей боевой репутацией – всякий кровожадный осел вроде Кастера полагает, что я жду не дождусь, чтобы вскричать «ха-ха!» при звуке горна. Да я скорее босиком потопаю в Африку, чтобы вступить в Иностранный легион. Но ничего не поделаешь: я придал глазам блеск и стал кусать губу, как человек, подвергающийся страшному искушению.

– Отойди от меня, Кастер![224] – хмыкаю я, огорченно тряся головой. – Не-ет… Сомневаюсь, что в Конной гвардии одобрят мою охоту за индейцами. Не то чтобы меня сильно беспокоило их мнение, но… Черт, я отдал бы ногу за то, чтобы отправиться с вами…

– Так в чем же дело? – подскочив, восклицает он.

– В моей старушке, дружище. Ей столько раз приходилось провожать меня на войну… Бедняжка… О, если бы долг позвал, я бы смог оставить ее, но… – я испустил мужественный тоскливый вздох, – но не потехи ради. Понимаете, Джордж? Но я все равно благодарен вам за предложение.

– Понимаю, – торжественно возглашает он. – Да, нашим женщинам выпала тяжкая доля, не так ли?

Я мог бы возразить ему: пока мне по всему миру приходилось во все лопатки драпать от одержимых жаждой убийства ниггеров, Элспет вела жизнь, полную невинных – а скорее всего и не слишком – удовольствий.

– Что ж, – говорит Кастер. – Но если вы перемените решение, просто вспомните, что добрый конь, доброе ружье и добрый друг всегда ждут вас в форте Линкольн.

Он пожал мне руку.

– Джордж, – с жаром отвечаю я, – я этого никогда не забуду.

Как не забываю ям, в которые попал по дороге, и мест, где задолжал денег.

– Да хранит вас Бог, дружище.

С этими словами он вышел, доставив мне тем самым несказанное облегчение, ибо этот опасный и безмозглый ублюдок вывел меня из себя напоминанием про участие в боевых действиях. Скатертью дорожка. Я надеялся, что больше не увижу его, но несколько недель спустя, в апреле, когда Элспет отсутствовала, уйдя с головой в последние свои филадельфийские хлопоты, возвратившись одним прекрасным вечером домой, я обнаружил записку, в которой Кастер просил заглянуть к нему в отель «Бревурт». Мне казалось, что он должен быть уже далеко в прерии, проверяя амуницию и обмундирование своих парней, но вот лежит его визитка с нацарапанной на ней примечательной фразой: «Если когда-либо я нуждался в друге, то это сейчас! Не подведите меня!»

Мой приятель явно находился в определенной стадии помешательства, так что на следующее утро я поспешил в «Бревурт», предвкушая потеху. Но обнаружил, что Кастер ушел к своему издателю. «Ага, – думаю, – дело в том, что нашего писателя и его книжонку спустили в сточную канаву или потребовали доплатить за иллюстрации». Но зрелище Кастера в роли разгневанного автора обещало быть интересным, поэтому я стал дожидаться. Наконец он вернулся, ворвавшись, как ураган, и, заметив меня, взвыл от радости и увлек в свой номер. Я поинтересовался, не набрали ли его книгу по ошибке норвежскими буквами, и он изумленно вытаращился на меня. В глазах его горела жажда убийства.

– Книга тут ни при чем! Я просто зашел повидаться со своим издателем. Если честно, мне пришлось уехать в Нью-Йорк только потому, что останься я… среди этих зловонных интриг Вашингтона еще хоть на миг, то сошел бы с ума!

– А что в Вашингтоне? Я вообще полагал, что вы в форте Линкольн.

– Я был там, и сейчас должен быть! Это заговор, честное слово! Мерзкий, подлый подвох со стороны человека, который рядится в нашего президента…

– Сэма Гранта? Ну что вы, Джордж, мы знаем, что это грубый мужлан, и выбор сигар у него ужасный, но какой же из него интриган?

– Да что вы об этом знаете? – фыркает Кастер. – Ах, простите, дружище! Я так выбит из колеи из-за всей этой опутавшей меня паутины…

– Какой паутины? Ну же, сделайте глубокий вдох или суньте голову в тазик с водой и расскажите все по порядку.

Он натужно вздохнул, а потом вдруг улыбнулся и сжал мою ладонь. Ну и склонность же у человека к театральным эффектам!

– Старый добрый Флэш! – восклицает Джордж. – Невозмутимый англичанин. Вы правы, мне нужно держать себя в руках. Итак, вот что произошло…

Он поведал, что находился в форте Линкольн, готовясь к кампании против сиу, когда внезапно был вызван в Вашингтон для дачи показаний по делу ни больше ни меньше как секретаря по военным делам Белнапа, который оказался втянут в громкий скандал со взятками. Говорили, что жена чиновника получила большую сумму от какого-то торговца или индейского агента (я не очень-то входил в детали). Кастер, не желая оставлять полк накануне самого похода, пытался отвертеться, но чинуши настояли на своем, и ему пришлось приехать и дать показания, не стоившие, по его словам, и понюшки табаку. Беда заключалась в том, что Белнап был близким приятелем Гранта, и тот пришел в ярость уже от того, что Кастер вообще осмелился выступать в суде.

От всей истории смрадно разило политикой, и я не слишком стремился вникать в нее. Все на свете знали, что администрация Гранта прогнила насквозь, ходили также слухи о наличии у самого Кастера больших политических амбиций. Сейчас значение имело то, что Грант пришел в буйную ярость.[225]