Он сидел, пристегнутый ремнями к креслу, низко склонившись над магнитным столом. Лекарства и инструменты, всегда тщательно расставленные и разложенные, валялись перед ним в диком, непристойном беспорядке. Мы шли под парусами, поэтому гравитация была слабой, но я легко могла поверить, что содержимое его шкафов и ящиков взорвалось в невесомости, такой хаос там царил. В руке у врача был шприц, до середины заполненный темно-зеленой жидкостью. Игла уже проткнула кожу на левой руке, и я подумала, что еще секунда, и он бы нажал на поршень.

– Адрана? – проговорил он с легким удивлением. – Я не хотел тебя беспокоить. Я должен извиниться.

Он не смотрел на меня.

– Что вы делаете, доктор?

Он не пошевелился. Шприц оставался вонзенным в плоть, а палец лежал на поршне.

– Она ни в чем не виновата. Ты ведь понимаешь это? Меррикс не несет никакой вины за все, что случилось.

Я накрыла его руку своей, осторожно отвела. На коже осталось алое пятнышко.

– Почему вы решили покончить с собой?

Он обдумал мой вопрос. Его длинное лицо, которое я теперь видела лучше, было мокрым от слез.

– Я выполнил свою непосредственную задачу. Ваша коллега… Страмбли… полностью восстановится… наверное. В любом случае, я сделал для нее все, что мог. Есть предел моим способностям. Что касается Меррикс, то, я думаю, она хорошо впишется в вашу компанию. Я уже чувствую, что она избавляется от влияния Глиммери. Если бы я мог то же самое сказать о себе.

– Сможете, – сказала я, убирая шприц в ящик, выбрав тот, что подальше от врача. – Вы должны справиться. Вы делали очень плохие вещи, доктор Эддралдер, и это не может быть прощено или забыто. Это навсегда останется с вами. Но я не собираюсь рассуждать о том, что вы не должны были так поступать. Ваш единственный настоящий грех – чрезмерная заботливость. Вы оказались под властью злодея, и он превратил вашу доброту в оружие. Более слабый человек пожертвовал бы Меррикс и отвернулся от пациентов в больнице. Вы этого не сделали.

– Ты даже не представляешь, что он заставлял меня делать.

– Мне все равно. С этим вам предстоит разбираться самому, в ваших ночных кошмарах. Мое суждение ничего не изменит, не облегчит бремя. Но вот что я скажу. Вы хороший человек, и вы нужны нам. Всем, кто летит на борту этого корабля.

Он поднял лицо и посмотрел мне в глаза так, будто за моими словами могла скрываться жестокая ловушка.

– Хотел бы я верить, что ты и впрямь так думаешь, Адрана. Я желаю этого всем сердцем.

– Оставайтесь с нами, доктор Эддралдер. Ради Меррикс, но не только. Впереди… ждут неприятности. Я в этом уверена.

– А если я и есть источник этих неприятностей?

– Едва ли. Но вам предстоит испытание. Лечением Страмбли вы не отделаетесь. – Я сделала паузу, испытывая извращенную радость оттого, что думаю о чем-то, кроме Часко и Лагганвора, и оттого, что проблемы этого человека затмевают мои собственные. – Если хотите уменьшить пятно на совести, действуйте во благо команды.

– Я ей не нравлюсь. Лагганвор никогда не будет мне доверять.

– Он ваш капитан, доктор Эддралдер?

– Нет, – задумчиво произнес он.

– Вот именно. Я капитан Адрана Несс, и я вам доверяю. Доверяю, потому что… – Я помолчала, печально качая головой. – Я хотела сказать, что мы друзья. Но думаю, для этого слова еще не пришло время.

* * *

Мы собрались на камбузе. Сурт уже была там, на столе перед ней лежал мешочек, прижатый магнитным полем того, что находилось внутри.

– Не могу поверить, что я первая это заметила, – сказала она, обведя нас взглядом и задержав его на Фуре. – Но похоже, что так и есть, иначе сообщил бы кто-нибудь другой.

– О чем сообщил? – спросила я.

Сурт развязала шнурок и сунула руку в горловину мешочка. Послышался звон, и она достала пистоль, один из ее собственных, положила на стол перед нами.

– Я изучила узоры из переплетающихся прутьев на его поверхности. По моим прикидкам, это пистоль в сотню мер. Не целое состояние, но все равно приятно такую штучку положить в карман.

– И что же? – спросила Страмбли.

– Проз, – сказал Сурт, – будь любезна, выключи подметалу и трещальник. Я уже закрыла жалюзи на окне, обращенном к Солнцу, но все равно слишком светло.

Прозор всегда была рада выполнить просьбу, высказанную столь дружеским тоном. Она подошла к консолям оборудования и щелкнула рубильниками, отключив питание. В рубке стало тихо. Приборы погасли, теперь светился только плющ, причем тускло – побеги, расползшиеся в этой части корабля, уже почти закончили вегетацию – они покрывались пятнами и увядали, что было характерно для старых сортов. От плюща мы почти не зависели – исправное оборудование давало света с избытком. Еще сиял светлячок Фуры, но его вклад в освещение был ничтожен.

– Надеюсь, в этом есть какой-то смысл, – произнесла Фура.

– Есть, кэп, – кивнула Сурт. – И он у вас прямо перед носом… Я хотела сказать, посмотрите на стол.

Пистоль тоже светился. Видимая сторона и в особенности решетка из прутьев отливали желтизной. Это был более холодный, нездоровый оттенок света, чем тот, который исходил от плюща или тела Фуры.

– Я не знаю, когда это началось, – сказала Сурт. – Но думаю, не так уж много дней назад. Может быть, меньше суток. Иначе я бы заметила – я достаточно часто их пересчитываю. И не только этот пистоль, но и все, что у меня в кошеле, и вообще все, что у меня есть, светятся одинаково. Взгляните сами, если не верите.

В этом не было необходимости. Такое же свечение исходило из горловины мешочка, образуя на потолке расплывчатое желтое пятно.

– Надо бы проверить все наши монеты, – сказала я.

– Не стоит, – равнодушно возразила Фура. – Эффект широко распространен. Мои пистоли он тоже затронул. Я это заметила пару вахт назад.

Я постаралась сдержать голос:

– А почему не сообщила?

– Мне нечего было сообщить, кроме очевидных выводов, которые мы все способны сделать. Пистоли, летящие на «Мстительнице», почувствовали пистоли, хранящиеся в Скряге. Я права, Лагганвор?

– Трудно было бы утверждать обратное.

– Почему ты не сказал нам, что так произойдет? – спросила я.

Что-то напряглось в его лице.

– Такого эффекта я еще не видел. Это правда, что мы побывали здесь несколько раз в период моей работы. Но пистоли не лежали где попало, Боса хранила их подальше от нас, в трюмах, уложенные в коробки, ящики и мешки. Никому из нас она не платила жалованья и не разрешала держать призовые деньги в каютах.

– Ты выполнял ее поручения, – сказала я. – Она давала тебе на это деньги.

– Да, когда мы возвращались в Собрание или находились вблизи от него. Возле Скряги – ни разу.