Выбираюсь.

Завожу мотор и еду.

Никогда не боялся. Мне нечего было терять.

И в тот миг, когда понял, что люблю, пришло осознание, что уязвим. Аврора. Она тот рычаг, дерни за который, и зверь будет драть собственную грудную клетку, сжирать себя, только чтобы ей не навредить.

И опять нахожу себя у моего персонального лифта, ведущего в кабинет Цукерберга.

Я буквально вываливаюсь, как только открываются двери, и успеваю заметить бледное и шокированное лицо человека, знавшего моего отца.

— Ваня!

Кричит и бежит ко мне, наклоняется и я успеваю прошептать перед тем, как отключиться:

— Для всех я мертв.

Подмечаю, как старый друг кивает. Я не хочу, чтобы Аврора хоронила мужа во второй раз, а то, что выкарабкаюсь сейчас — шансы малы.

Может, и меньше тех заветных двух процентов.

Меня вырубает и даже истошный крик Авраама не заставляет поднять тяжелые веки.

— Реанимацию срочно!

— Больше с того света я тебя вытаскивать не буду! — рык Авраама сотрясает белоснежные стены кабинета, выходит на такие децибелы, что я думаю, все рамочки с регалиями на стене каким-то чудом не грохаются на пол.

— Цукерберг, ты хочешь, чтобы у меня перепонки лопнули? — ухмыляюсь беззлобно. Профессору многое позволено, он мне почти как отец.

— Нет, я хочу, чтобы ты перестал идти, как чертов гладиатор, на заведомую смерть. Я тебя еле спас, Иван. Ты клиническую смерть перенес. Хватит, Ваня.

— У меня не было другого выбора, профессор, я защищал свою семью.

Хмурится и снимает очки, отбрасывает их на стол и трет переносицу.

— Ты мне сына заменил, Ваня. Я не хочу больше копаться в твоих внутренностях и вытаскивать из тебя пули. Хватит. Завяжи со всем этим. Ты же выиграл свою войну.

Киваю. Выиграл. Вырвал право на жизнь для людей, которые значат все и даже больше.

— Есть еще дела.

— Какие?!

— Я жив. Это главное.

— Просто завяжи с этим, Ваня, хватит.

Киваю.

— Однажды, когда придет время, я так и сделаю, Авраам, но не сейчас.

Поднимаюсь из кресла, встаю в полный рост и смотрю на старого верного друга. Есть понятия еще в мире. И я не единственный, кто чтит закон, особый, чертов праведник, идущий по грешному пути.

Я бы переиграл свою жизнь.

Хотя нет.

Не переиграл, ведь тогда бы не случилось в моей судьбе Авроры.

— Долго еще будешь скрывать свое существование, Ваня?

— Нет. Я хочу увидеть жену и своего ребенка.

Разворачиваюсь и иду к лифту.

Много времени прошло. Враги перебиты. Те, кто праздновал победу, поднимали за здравие, а получилось, что за упокой.

Жму педаль газа и с трудом удерживаюсь, чтобы не вогнать ее в пол. Предвкушение, боль, нетерпение. Все чувства вышли из-под контроля.

— Аврора…

Произношу ее имя и улыбаюсь, тосковал. Дико. Безумно. Истосковался по ней, по ее голосу, по белоснежной коже и по кайфу, который она заставляет ощущать.

Чем меньше дистанция, тем больше сомнений в душе.

Я задолжал ей слишком многое.

Поймет ли? Сумеет ли простить?

Я уходил на смерть и проклятые два процента позволили мне выжить. Сожалею ли я хоть о чем-нибудь? Нет. Все было для того, чтобы золотоволосая красотка вошла в мою жизнь в роли очередного развлечения, а засела в сердце на всю жизнь.

— Я иду к тебе, родная, иду… — шепотом с губ.

Чудеса случаются даже у таких, как я. Выжил. Справился. Сумел отбить не только жизни самых дорогих людей, но и чудом не подох.

Ночь наступает, входит в свои права и выпускает демонов.

На улице дождь. Ливень. Страшный. Громыхает так, что вспышки озаряют ночную тьму и я подъезжаю к воротам, замечая высокую фигуру, стоящую прямо у створок.

— Не может быть… — ухмыляюсь, но затем просто останавливаюсь и выхожу к высоченному мужику, сканирующему меня своими желтыми глазами.

— Брат, — выговаривает сурово, и я отвечаю тем же:

— Брат.

Глаза в глаза смотрим. Общаемся молча и задаю вопрос:

— Давно понял, что я жив?

Усмехается.

— Профессионал твоего уровня редкость, Кац. Закралось сомнение.

— Аврора знает?

Отрицательно качает головой:

— Об этом она узнает от тебя.

Киваю. Ход мысли понятен.

— Почему здесь и сейчас, Палач?

— Расходимся, Кровавый. Время пришло. Я исполнил клятву, а ты выжил.

Смотрю в раскосые глаза. Чем-то Палач напоминает варвара. Дикого горца, живущего по своим понятиям и законам, которые завязаны на каком-то специфическом понятии чести и доблести.

— Теперь я тебе жизнь должен, Гун, — отвечаю ровно.

Усмехается, вскинув бровь, на миг превращаясь в того отвязного парня, которого я видел много лет назад.

— Она тебя ждет.

Не отвечаю. Смотрю в глаза друга. Равного. Того, кому доверил нечто большее, чем просто жизнь.

— Несмотря ни на что, Кровавый, твоя женщина ждет тебя. Даже смерть не смогла разлучить вас, больной ты ублюдок, — улыбается криво.

— Недаром мы венчались, — ухмыляюсь и Палач кивает.

— Прощай, друг. На этом все.

— Я должен тебе, Гун.

— Я запомнил, Иван.

Обходит меня и идет к тачке, а я смотрю вслед единственному человеку, который умеет быть преданным до последнего.

Черный внедорожник газует и мчит в ночь, а я прохожу внутрь и смотрю на свой дом.

В окнах давно не горит свет, но там та, которая стала всем, та, что подарила жизнь, та, ради которой я умирал, и та, благодаря которой я выжил…

Ливень бьет в лицо, стекает по волосам и заползает в глаза, а я все стою, не решаясь войти.

Впервые сомнение. А если не примет? Если не простит?!

Прикрываю веки, сжимаю руки в кулаки.

— Я приму любой твой ответ, Куколка.

Замираю и спустя секунду нажимаю на ручку входной двери. Легкие дерет, как при удушье, и сердце пропускает удары, рваные, неровные.

Мне место в аду, а не рядом с ангелом…

Моя Аврора, нежная и трепетная…

Я замираю, застываю и не дышу, ведь сейчас меня отделят одно крохотное мгновение от встречи с моим персональным раем.