— Товарищ комроты, давайте их прямо на пол скидывать, а потом соберём, так быстрее будет.

Предложение его оказалось рациональным. Они забрались на верхний ряд и, передвигаясь по нему на четвереньках, откатывали от себя труп, сталкивали его на пол, а в другую сторону отбрасывали носилки. Примерно через час работы на полу лежало полтора десятка трупов, а Урзаев отнёс и погрузил в машину столько же носилок.

Спустились со штабеля вниз, подобрали лежавшие в разных положениях трупы и более или менее аккуратно сложили их у противоположной стены. Сделали перекур. К счастью, трупы действительно замёрзли, как камни, все они были в одном белье и потому не особенно тяжелы, но, тем не менее, конец работы наступил примерно около пяти часов утра, когда полсотни носилок были погружены в крытую полуторку. Борис и Бодров, выпачкавшиеся в оттаявшей под их руками крови, были похожи чёрт знает на что, как сказал Бодров. Они, устало дыша, вышли, наконец, из сарая, и Борис написал на вырванном листе из полевой книжки расписку в получении носилок, отправил Бодрова, чтобы тот отнёс её к Михеичу, а сам присел на подножку машины и закурил.

Михеич, как и говорил, спал в котельной и очень удивился, что эти ребята всё-таки справились с делом. Бодров вернулся, залез вместе с Урзаевым в кузов машины, Борис сел с шофёром, и часа через полтора они уже были в родном медсанбате. Алёшкин так устал, что не помнил, как зашёл в свою комнату, сбросил грязную шинель у Игнатьича и, едва успев коснуться подушки головой и сбросить сапоги, заснул как убитый. Проспал он до полудня.

Утром Перов и комиссар узнали от Бодрова, каким образом им с командиром роты пришлось добывать носилки, а Урзаев и шофёр рассказали об этом чуть ли не всему медсанбату. Прохоров, которому Игнатьич принёс шинель Алёшкина, увидев её невероятное состояние, решил заменить на новую, хотя это было и не совсем законно. Заменил, конечно, и рукавицы. По настоянию Бориса сменили шинель и рукавицы и Бодрову.

Борис, со свойственной ему беспечностью, вообще-то скоро забыл эту ночь, но иногда во сне ему виделись эти горы замороженных трупов, сложенных, как поленницы дров.

Этот случай имел два последствия. Первое: Перов, выслушав доклад Алёшкина о том, как они добывали носилки, счёл своим долгом поставить об этом в известность начсанарма, заботясь, вероятно, не столько о пресечении зла, сколько стараясь добавить лишние краски к мнению Склярова о начальнике полевого госпиталя № 26, и втайне надеясь поскорее занять его место. Так, по крайней мере, в приватной беседе об этом рапорте отозвался Лев Давыдович Сангородский. Но чаяния Перова не сбылись. Начальник 26-го полкового госпиталя был действительно снят с работы и даже понижен в звании за неумелую организацию работы госпиталя, за бездушное отношение к умершим раненым и за многое другое. Одной из причин его снятия, может быть, и послужил рапорт Перова, но последнему это пользы не принесло — он пока оставался на своём месте.

Второе последствие было внутреннее, медсанбатовское. Старшина медсанбата (теперь в батальоне был один старшина в медроте) Ерофеев, заменивший Красавина, откомандированного в строевую часть ещё в ноябре 41-го года, со своей работой явно не справлялся. Он был вял, медлителен и, главное, не умел найти соответствующего подхода к подчинённым. Алёшкин давно уже подумывал о его замене. Проработав в морге 26-го госпиталя с Бодровым целую ночь, разговорившись с ним, Борис предположил, что выдвижение этого разбитного, ловкого и сноровистого парня на должность старшины было бы целесообразным. Свои соображения он доложил комбату и с поддержкой начальника штаба Скуратова добился замены Ерофеева Бодровым. Дальнейшие события показали, что Алёшкин в своём выборе не ошибся.

Глава двадцать вторая

Между тем жизнь в батальоне текла своим чередом. Дежурства одних бригад сменялись другими. Количество раненых не было особенно большим, но так как почти все они оседали в медсанбате, то уже дней через десять встал вопрос о расширении помещения для госпитального взвода. До сих пор в госпитальной палате было развёрнуто около сорока коек. Очевидно, надо было довести ёмкость госпитального взвода хотя бы до ста коек, следовало также увеличить помещение и для команды выздоравливающих. Встал вопрос, как это сделать. Ставить палатки — значит лезть в окружавшие поляну лесные заросли на болоте, вызвать этим демаскировку, а, следовательно, и бомбёжку батальона — это во-первых, а во-вторых, весною попросту утонуть с этими палатками в болоте. Поляна тоже не годилась. Имевшиеся рядом подходящие пригорки были уже использованы. Выход один — увеличивать ёмкость имевшихся помещений, тем более, что кубатура зданий это сделать позволяла. Решили установить в госпитальном отделении двухъярусные нары, но против этого горячо запротестовала Зинаида Николаевна:

— Как же я буду смотреть раненого, лежащего на верхних нарах? Как к нему подойдут сёстры, санитары, ведь многие из них будут требовать постоянного ухода? Нет, это не пойдёт. Придумывайте что-нибудь другое, — категорично заявила она.

Искать выход из положения принялись все. Подсказал его старшина Бодров:

— Вагонки! — сказал он. — Давайте сделаем нары так, как они делаются в вагонах.

Его предложение одобрили. В этот же день установили первую вагонку. Делал её лучший плотник Колесов. Это был уже немолодой человек, в медсанбате он служил с самого начала и, так как знал плотничье и столярное мастерство в совершенстве, Прохоров и Перов отстаивали его с пеной у рта при всяких попытках перевести в строевую часть. Он часто выручал батальон не только своим умением и знанием дела, но также и способностью руководить работой других. Рядом с Колесовым даже совсем неопытный в этом деле человек очень быстро становился неплохим подручным.

Так вот, Василий Иванович (так все звали Колесова) быстро соорудил нары такого типа:

Стойки доходили до потолка и закреплялись там и на полу. На рамы ставились носилки с лежащими на них ранеными. Подойти к такому раненому было легко, он был виден со всех сторон. Основное неудобство заключалось в трудности установки носилок с раненым, особенно на верхнем ярусе, и в том, что расходовалось много строительного материала на длинные стойки, ведь потолок находился высоко.

Алёшкин задумался и над другим: «Не вечно же мы будем стоять в этих бараках, а когда снова перейдём в палатки, эти нары бросим. А может быть, в палатках тоже можно устроить двухъярусную систему?» Своими мыслями он поделился с Колесовым, и они решили разработать переносную вагонку —