Понятно, что китайский император мог позволить себе хорошо питаться просто потому, что еда у него всегда имелась в достатке. Но была еще одна веская причина, заставлявшая его поступать подобным образом: вехи приема пищи Сыном Неба отмечали ход времени и чередование инь и ян. Император всегда оставался связующим звеном между Небом и Землей, и поэтому его сбалансированные трапезы, подаваемые в строго определенные часы, были ритуалом, необходимым для благополучия вселенной и всех людей. Судя по ритуальным календарям, кормление Сына Неба было сложной и замысловатой процедурой. Если о пищевых обыкновениях ранних китайских императоров нам известно только из наставлений, сохранившихся в ритуальных текстах, то о позднем императорском Китае сохранилось гораздо больше письменных источников. В частности, дворцовые летописи XVIII в. раскрывают масштабы затрат, уходивших на пропитание Запретного города: например, в 1757 г. эта статья покрывалась 9540 унциями серебра. Сохранились также тысячи меню, которые дают представление о том, что было по вкусу императору Цяньлуну, правившему в 1735–1796 гг. Иногда императорское меню включало более девяноста блюд за раз. В 1779 г. император за месяц управился со 140 утками и цыплятами. К счастью, ему не пришлось поедать их всех в одиночку: «объедки» доставались его наложницам и, согласно установленному протоколу, отправлялись князьям и княжнам, чиновникам и сановникам. Иногда император лишь чуточку прикасался к еде, после чего ее сразу же отдавали придворным. Как бы то ни было, первоначально весь массив пищи представлялся самому венценосцу, и только потом еду можно было делить и раздавать. Символизм, поддерживавший эти невероятные ежедневные кулинарные экспозиции, отсылает нас к описанному в древних ритуальных текстах статусу Сына Неба: он был краеугольным камнем Вселенной. Управляя обширнейшей территорией, простиравшейся за стенами его двора, он был обязан ритуально пробовать продукты со всех уголков своей империи — то была поистине вселенская трапеза. Исходя из той же логики, сановник, объезжающий свои владения, или политик, организующий предвыборный тур, считают хорошим тоном дегустацию местных деликатесов.

Искусство повара дина

Один из самых цитируемых эпизодов «Чжуан-цзы» — сказание о поваре Дине в главе, которая красноречиво называется «Главное во вскармливании жизни» («Чжуан-цзы», 3.2). Оно представлено в форме диалога между правителем Вэнь-хоем из Вэй (правил в 369–319 гг. до н. э.) и его поваром, Дином, который на глазах у господина разделывает бычью тушу. Повар полностью погружен в работу: «Взмахнет рукой, навалится плечом, подопрет коленом, притопнет ногой, и вот: вжик! бах! Сверкающий нож словно пляшет в воздухе». Владыка был впечатлен: «Сколь высоко твое искусство, повар!» Тогда повар Дин отложил нож и поведал господину, что на самом деле его заботит Дао, которое выше обыкновенного мастерства:

Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года — и я уже не видел их перед собой! Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь Небесному порядку, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях. Хороший повар меняет свой нож раз в год — потому что он режет. Обыкновенный повар меняет свой нож раз в месяц — потому что он рубит. А я пользуюсь своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им несколько тысяч туш, а нож все еще выглядит таким, словно он только что сошел с точильного камня.

Повар Дин продолжает повествовать о том, как он разделывает бычьи туши без малейших усилий, рассекая плоть между сочленениями и виртуозно обходя хрящи. Одним движением ножа он отделяет мясо от кости. Сосредоточившись на Дао, следуя его потоку и естественной анатомии вещей, он прокладывать себе путь в вязкой массе бытия, не встречая ни малейшего сопротивления и не истощая жизненной энергии. Он поистине познал жизнь, сделавшись намного сильнее своего господина, который наслаждается всеми прелестями аристократического статуса (в том числе и говяжьим жарким) и который в других обстоятельствах и ногой не ступил бы на бойню и не стал бы слушать советов простого слуги. «Превосходно! — воскликнул царь Вэнь-хой. — Послушав повара Дина, я понял, как нужно вскармливать жизнь». Повар предстает здесь истинным философом; его главная мысль в том, что, если мы хотим жить на острие ножа, который никогда не тупится, то нам надо уметь двигаться между сочленениями, хрящами и жилами. Чтобы выдохнуть, сначала нужно вдохнуть; чтобы познать сложности внешнего мира, следует стремиться укрепить внутренние жизненные энергии.

Илл. 9.2. Мясники и повара за работой. Чернильный оттиск. Семейная гробница Улян, провинция Шаньдун, II в.

Китайские философы, скорее всего, не восприняли бы идею о том, что их ремесло подобно приготовлению пищи или разделке туш. Тем не менее в этой метафоре, как мне кажется, есть зерно истины. Китайский интеллектуальный ландшафт не знает разделения на рационалистов или идеалистов, адептов сверхъестественного или его гонителей, поборников логики или сторонников интуиции, любителей теорий познания или агностиков. «Резать или не резать?» — вот, по сути, вопрос, занимавший лучшие умы Древнего Китая. Отправная точка большинства интеллектуальных традиций, которые описывались в этой книге, лежит именно здесь. Получим ли мы от жизни больше, если будем дробить мир на условные сегменты или категории, которые позволят нам держать реальность под контролем, манипулировать ею и делать вид, будто мы ее «понимаем», — или же для человеческой экзистенции полезнее, если мы оставим мир нетронутым, позволив ему развиваться согласно его внутренней спонтанной логике? Что лучше — приспосабливать или приспосабливаться, остаться снаружи или проникнуть внутрь, вовлечься или отстраниться? Стоит ли оставить наше внутреннее «я» необработанным камнем — или надо трудиться, придавая ему форму? («Дао дэ цзин» 19, 28). А если мы все-таки решили обтесывать самих себя и общество, то какую форму следует предпочесть? И, наконец, самое главное: как сохранить гармонию целого и целостность единого, — личности, семьи, государства, монарха, империи, Неба, космоса, Пути? Для многих китайская мысль означала сосредоточение на обществе, политике и этике «здесь и сейчас». Форма ножа не имела значения, если он хорошо резал. Скорее всего, с тех пор немногое изменилось.

Примечания и предложения по дальнейшему чтению

Цитируя первичные источники, я пользовался, когда это было возможно, имеющимися и проверенными временем академическими переводами, иногда адаптируя их. Во всех иных случаях приводятся мои собственные переводы. Данные о том или ином переводе источника даются в библиографическом разделе той главы, где упомянутое произведение