курс точно по ветру, к южной оконечности Борнхольма. Разразилась пурга, температура упала до минус пятнадцати градусов.

До рассвета кормовая и носовая части судна превратились в глыбы льда, по главной палубе и трюмам волны взламывали лед и уносили его за борт вместе со снегом. Метель продолжала своё бешеное кружение, и берег острова в радар обнаружили в трех милях. Для того, чтобы укрыться под островом от штормовой волны, предстояло совершить поворот и около часа идти почти лагом к волне. При той качке, которая ожидалась, это был связано со смертельным риском, ферросплавы — сыпучий груз и должны были непременно сместиться, а значит, опрокинуть судно, что на море случалось неоднократно.

Пришлось маневр растянуть на четыре часа подворотом к острову, и когда прогремела якорь-цепь и остановили двигатель, то впервые оценили ужасную силу ветра. Едва удерживаясь на ногах под его напором, осмотрели судно и трюма. Цепной ящик затоплен, антенны оборвались под тяжестью льда, в трюмах — вода на пайолах, насос не успевал откачивать ее из льял. Удивился, как боцман и старший матрос окололи брашпиль и якорную цепь. Все время работы на баке со страховочными поясами их контролировали старпом и Комраков, удерживая от падения за борт на линях. На корму пройти не удалось, она представляла собой небольшой айсберг с торчащей из него выхлопной трубой. Когда окололи надстройку, обнаружили отсутствие на корме вьюшки со швартовым концом и нашей переносной сходни, что сыграет в дальнейшем немаловажную роль.

В этой напряженной обстановке и суете мы совсем позабыли о нашем радиоспециалисте и не заметили его отсутствия. Настало время сообщить в пароходство о нашей задержке из-за шторма, кинулись искать радиста. Он лежал в каюте на палубе в остатках непереваренной вчерашней пиши, при нашем появлении не проявив признака жизни. Боцман приподнял его, и послышался жалобный стон, глаза открылись. Взгляд свидетельствовал о том, что маркони находится где-то далеко-далеко, возможно даже в стране предков. Стало понятно, что язык ему не повинуется, но запах спиртного в каюте отсутствовал.

— Несите в душ, не раздевая, — приказал я.

— Каюту убирать я не буду, — решительно произнес боцман, — пусть убирает сам. Наш новый "поварешка" хотя и на карачках, а не только все за собой убирал, но еще ухитрился яйца в кипятильнике сварить, не то, что этот мягкий кранец с наушниками.

— Не беспокойтесь, товарищ боцман, — раздался тонкий, почти детский голос за спиной.

Я обернулся и увидал нашего нового повара, о котором до сих пор только слышал. Все эти три дня он наводил порядок на камбузе, но притом успевал готовить необыкновенно вкусно, а слова благодарности принимал на рабочем месте, не высовывая носа оттуда.

— Дядя Паша не виноват, он чуть не умер. Я все уберу, как только освобожусь, — произнес шеф, глядя невинными глазами ангела.

— Я тебе уберу, — прогудел из-за спины боцмана старпом. — Ишь, какой добренький выискался. По правилам санитарии и гигиены тебе это не положено. Сейчас прополаскаем его в душе, на ветерке просохнет и выдраит свою берлогу до блеска.

Меня уже не интересовало дальнейшее, главное, чего опасался, не произошло. За борт наш радист не выпал, а от качки пока еще никто не умирал, привыкнет или сбежит с флота, если, конечно, при его квалификации не выгонят раньше. По пути зашел на камбуз и поразился: это прокопченное ранее помещение, больше похожее на небольшую кочегарку, преобразилось до неузнаваемости. В свете вновь установленной люстры дневного света блестела нержавеющая сталь бачков, кастрюль, кухонной утвари и отделки плиты. Свежеокрашенные переборки добавили света, и камбуз стал, кажется, намного просторнее. Шеф, маленький, щупленький, с детским лицом, уставился на меня удивленными глазами ребенка.

— Заходите, товарищ капитан. На обед у меня солянка и запеканка с печенью и сыром. Вот хочу на вечер заварных с кремом испечь, пока не качает, ребята по сладенькому соскучились, а старпом говорит, что меня могут побить, причем, может быть, и ногами. Я понимаю, что это шутка, а вдруг? — Его невинный взгляд говорил, что верит предостережению старпома.

— А вы, как испечете, несите мне в каюту. Я сладкоежка, а всем скажете, что капитан будет угощать только отличившихся на околке льда. Увидите, как они побегут на палубу, и впереди всех старпом.

Повар задумался на мгновение и, махнув рукой, промолвил с улыбкой: — А, ладно! Пускай бьют. Как говорила моя бабуля — бьют, значит, верят, что исправлюсь.

— А бабуля ваша кем была?

— Она у самого Питерского губернатора при поварах состояла. По французским супам, дичи и тонким блюдам из мяса для приемов важных особ привлекалась. А так — всё при барыне, та ужас как до сладкого слаба была, и как только в весе прибавит, непременно за волосы и с кулаками. В Швейцарии при господах, как революция случилась, тоже поваром состояла, а в Питер после последней войны вернулась. Почти семь лет рябчиков да глухарей в лагерях начальникам готовила, потом в "Астории" и "Европейской" по приглашению банкеты накрывала. Иногда меня с собой брала, потом учить готовить стала, а мне понравилось, но вы не думайте, я не самоучка, я седьмое училище закончил, в нем преподаватели даже из обкомовской столовой бывали.

Своими "при господах", "состояла", "барыня" напомнил он мое детство и бабулек, а за название любимого города "Питер", которое он произносил нежно и с гордостью, сразу заслужил мое расположение.

Однако со связью дело обстояло совсем никуда. Магнитная буря еще больше осложнила ее, и второй штурман в тот день так и не смог связаться с радиоцентром. Уже под утро по правому борту сквозь непрекращающуюся метель раздался грохот якорной цепи, а вскоре в разрывах снегопада увидели судно типа "Тисса", таких в других пароходствах было немного. Незадолго до этого нам установили ультракоротковолновую радиостанцию "Акация", предназначенную для связи с кораблями и постами ВМФ. Особого запрета на её использование для других целей не было, и вскоре многие суда стали применять эту аппаратуру для связи "судно-судно".

Справились, какое судно стало на якорь, оказалось это "Калев", который попросил повторить наше название и фамилию капитана.

Прошло минут десять, и "Калев" вышел снова на связь, позвал к "трубе" капитана.

— Доброе утро, капитан, — ответил я, — слушаю вас внимательно.

— Какое, к чёрту, доброе, — ответил мне коллега. — От Дрогдена двое суток ковыряемся, еле добрались. Со вчерашнего вечера в дрейфе брашпиль окалываем, вот только что якорь отдали. Вы-то давно здесь?

— Меньше суток. Так же, как и вы, со льдом боремся, — ответил я.

— А что у вас случилось, почему молчите? Пароходство поиск объявило,