после индонезийского вторжения и оккупации Восточного Тимора в 1975 году. За первый год было убито около 60000 восточнотиморцев. Для противодействия этим двум утверждениям были предложены соответствующие методы отрицания (все они фигурируют в официальном дискурсе, описанном в главе 5). Лена была поражена, прочитав все это. Хотя она знала о критике внешней политики Индонезии, она имела мало информации об этих конкретных утверждениях. Она, конечно, знала, что в 1965 году произошел какой-то переворот, но ничего не слышала о массовых убийствах. Что касается Восточного Тимора, то она вспомнила, что в ее школьных учебниках по истории создавалось впечатление, что остров всегда был одной из провинций Индонезии. Она слышала кое-что о проблемах с коммунистическими партизанами, но уж точно не о том, что около 10 процентов тиморского населения были уничтожены центральными властями.

Как и миссис Байс, Лена обладала «пытливым умом». Она пошла в библиотеку и прочитала все, что смогла найти об этих эпизодах. Она разыскала даже больше материала. Спустя короткое время она убедилась, что обвинения по существу верны. Официальные опровержения подтолкнули ее к поиску истины.

Никки дю Приз

Однажды вечером в первую неделю 1993 года Никки дю Приз, консультант по менеджменту, живущая в Эдинбурге, с ужасом смотрела выпуск новостей на 4-том канале. В нем сообщалось, что сербские силы в Боснии изнасиловали тысячи мусульманок. (Цифры до сих пор оспариваются.) «Это действительно поразило меня, я была возмущена», – вспоминала она несколько недель спустя.

Будучи еврейкой, она сразу увидела параллели между мусульманами Боснии и евреями нацистской Европы. Она также подумала, что мусульманские женщины будут испытывать особый ужас перед любой формой сексуального насилия. На следующее утро она все еще была возмущена и хотела что-нибудь сделать. Эта история не давала ей покоя, и она прочитала дополнительные материалы, которые убедили ее в том, что факты не были преувеличены и что изнасилования были преднамеренной политикой. Она связалась со старшим репортером новостного канала, который предложил ей поехать в Лондон с миссией по установлению фактов. В течение двух недель она основала благотворительную организацию BOSNIA NOW, чтобы помогать боснийским женщинам. Двумя членами комитета были мусульманки из азиатской общины Эдинбурга.

Жан Батист Нтетуруйе

В начале 1994 года Жан Батист Нтетуруйе был всего лишь стариком, жившим в районе Сонга в Бурунди[452]. Он заботился о тридцати восьми обитателях его дома, все женщины и дети. Само по себе это было не так уж и странно. За предыдущие месяцы ужасов в Бурунди было убито по меньшей мере 100 000 человек и почти миллион лишились крова. Только в районе Сонга за неделю до этого были убиты двадцать четыре человека и сожжено 150 домов. Бездомные теснились в домах родственников до тех пор, пока они не почувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы вернуться в свои деревни.

Что было странно, так это то, что все гости в доме г-на Нтетуруйе были хуту, а он был тутси. На этих людей напала группа тутси из соседней деревни. Четыре члена семьи одной из женщин были убиты, дом сожжен, а дети бежали в лес  и спрятались там, пока г-н Нтетуруйе не дал им приют. Он знал, что это опасно; почему тогда он их приютил? «Потому что они мои друзья». Он был достаточно взрослым, чтобы помнить резню 1965, 1969, 1972, 1988, 1991 и 1993 годов.

Эти четыре истории поднимают все те же вопросы, которые я задал в предисловии. К концу книги я подхожу с этими же вопросами. Возьмите миссис Байс. Почему она открыла глаза, когда подавляющее большинство ее соседей, друзей, родных и сограждан так долго делали со своим зрением что-то другое: держали глаза закрытыми, в упор не замечали, отводили взгляд, ничего не видели?

Да, мы можем говорить об истории: это были последние годы апартеида, когда белые были более открыты для перемен. Но почему миссис Байс, а не другие, подобные ей, или еще кто-то? Некоторые предполагают, что психологически она всегда была другой: у нее было детство в любви и заботе; социализация в ценностях инклюзивности; эго, которому не угрожают аномальные познания … и так далее. Но это даже не похоже на «объяснение».

Говорить правду

Прежде чем перейти к теориям альтруизма, рассмотрим четыре совершенно разных значения, в которых признание противопоставляется отрицанию: самопознание, моральное свидетельство, сигнализация и жизнь вне лжи.

Самопознание

Состояние, противоположное психологическому отрицанию – самопознание. Чтобы стать целостным и исцеленным, вы должны взглянуть в глаза правде о самом себе. Начало истории этого идеального состояния ума, как показал Фуко, восходит к исповеди. Его современная история начинается с другого религиозного образа: тюрьмы начала девятнадцатого века, где каждый заключенный заперт в своей камере, и только Библия помогает в размышлениях. В конце концов он достигает самопознания, осознает ошибочность своего пути и становится моральным существом. Светская, терапевтическая версия – часть массовой культуры: терпеливый пациент, который лежит и лежит на кушетке психоаналитика, день за днем, год за годом. В конце концов, с помощью мудрого герра или фрау Доктор она достигает самопознания, осознает невротизм своего поведения и становится здоровым существом.

Без самопознания не может быть исцеления; действительно, самопознание лечит. Мы должны отбросить наши оборонительные стратегии и искаженное чувство реальности и посмотреть в лицо тому, что происходит на самом деле. Посвященный в Анонимные Алкоголики предлагает первичное выражение признания: «Я Сьюзен, и я алкоголик». Далее следует все остальное – как и в случае любой другой психологической проблемы. Мы живем в культурах отрицания других, но в культурах, где знание самого себя однозначно ценится.

Самопознание, понимание, самореализация и интеграция: такой была фрейдистская версия веры Просвещения в то, что истина сделает вас свободными. Фрейд, однако, никогда не отходил от своего иронического понимания того, что вас объединяет именно раскол. Психологи Нью Эйдж отказались от иронии. В их популистской психической демократии каждый должен преодолеть отрицание: нарушить заговор молчания, признать недопустимое. Культовый швейцарский терапевт Элис Миллер критикует «чудовищные последствия» отрицания жестокого обращения с детьми[453]: нацизм и румынский коммунизм можно было бы предотвратить, если бы только было признано деструктивное семейное воспитание Гитлера и Чаушеску. Целые книжные магазины ломятся от такого рода экстрасенсорной пищи.

Спасение через открытие истины стало тупым и ускоренным – это не пожизненный духовный поиск, не пятидесятиминутный час пять дней в неделю в течение трех лет, даже не еженедельное собрание Анонимных Отрицателей. Все, что вам нужно, – это книга самопомощи, которая начинается со шкалы понимания из двадцати пунктов. Сначала