перед маори; США заняты извинениями повсюду и за все – за истребление коренных американцев, рабство, эксперименты с наркотиками над чернокожими заключенными; Клинтон совершает поездку по Африке и извиняется за рабство, как только прибывает в государство, откуда доставлялись невольники; а Сухарто, уходя, просит индонезийцев простить его.

Эти постановочные раскаяния достаточно безобидны. По крайней мере, они не выдумывают мифическое прошлое, чтобы оправдать будущую месть и ненависть. Но признание коллективного нарратива (или подтверждение коллективных воспоминаний об этом нарративе) должно быть сделано ради него самого. То есть мы должны знать во что бы то ни стало и без компромиссов, а не настаивать на извлечении «урока». Любые принципиальные уроки о моральной ответственности всегда будут скомпрометированы политической реальностью. Лозунг Залакетта – «Вся правда и как можно больше справедливости» – является хорошим советом не потому, что истина лечит, а потому, что ни одному политическому институту, и в первую очередь государству, нельзя доверить дозирование количества правды. Что касается справедливости, то ничего нельзя сделать, чтобы исправить последствия предыдущих злодеяний. Выбор стоит не между истиной и справедливостью, а между количеством прошлой несправедливости, которая является терпимой или же недопустимой. Забыть невозможно. Однако жить «за счет» этих ужасных воспоминаний, когда все общество съедается ненавистью и жаждой мести, должно быть неправильно. «Нужно помнить, – пишет Михник, – но нужно уметь переступить границу собственного страдания, нельзя настаивать на том, чтобы оставаться в мире собственного страдания»[448].

На личностном уровне это звучит правильно. Но кто из нас настолько самонадеян, чтобы давать такой совет тому, кто лично пострадал? Однако мы не должны испытывать морального беспокойства, советуя людям, которые сами не стали жертвами, но настолько глубоко впитали коллективный менталитет выживших, что суррогатные воспоминания о прошлых страданиях становятся единственным, что придает смысл их жизни. К ним мы можем обращаться без каких-либо извинений: вместо того, чтобы оставаться запертыми в той самой лояльности, которая вызвала страдания, ищите некую космополитическую идентичность.

Отрицать ужасы прошлого аморально, но приносить коллективные извинения за прошлое целым группам людей (или их потомкам десятилетия или даже столетия спустя) нелепо. В июле 1999 года базирующееся во Флориде Лютеранское общество восточной миссии отправилось в «Поход примирения» по Ближнему Востоку, прослеживая путь крестоносцев от Кельна до Иерусалима. 400 туристов, приносивших извинения, в конечном итоге молились в Иерусалиме, чтобы отметить 900-летие с тех пор, как крестоносцы вырезали евреев, мусульман и христиан восточного обряда. Вместо того, чтобы торжественно их приветствовать и благодарить, религиозные и политические лидеры должны были бы отнестись к ним с иронией и насмешкой и приказать собрать свои кресты и вернуться домой.

10

ПРИЗНАНИЕ СЕЙЧАС

В популистской психологии отрицание – это аномальное состояние, нечто, что нужно разоблачить, чему надо противостоять и что необходимо подорвать. Люди должны признать свои «тревожащие признания». Тогда каждый, от алкоголика, отрицающего реальность, до пассивного наблюдателя, сможет присоединиться к остальным и принять реальность. В обращениях Amnesty или Oxfam мир выглядит иначе. Отрицание – в смысле сокрытия информации о страданиях других – является нормальным положением дел. Именно поэтому столько усилий нужно приложить, чтобы вырваться из этих рамок. Людей не только не подталкивают к принятию реальности, но и вытаскивают из нее:

Мировоззрение «Amnesty–Oxfam» является лучшей социальной наукой. Вместо того, чтобы мучиться из-за того, почему происходит отрицание, нам следует принять это состояние как должное. Теоретическая проблема не в том, «почему мы закрываемся?», но «почему мы не делаем этого всегда?». Эмпирическая проблема состоит не в том, чтобы обнаружить еще больше свидетельств отрицания, а в том, чтобы обнаружить условия, при которых информация признается и на нее возникает реакция. Политическая проблема заключается в том, как создать эти условия. Это переосмысливает классические исследования послушания: вместо того, чтобы спрашивать, почему большинство людей так бездумно подчиняются власти, давайте снова и снова посмотрим на стойкое меньшинство – в конце концов, почти треть – которое отказывается подчиняться.

Принимая отрицание за норму, я не проявляю ни морализма, ни иронии. Это просто помогает увидеть «признание» как активную и нечастую противоположность отрицанию: когда люди обращают внимание? Когда они осознают значимость того, что знают? Когда они решат действовать, пусть даже с личным риском? Эмоциональная логика программы Amnesty–Oxfam применима ко всей человеческой жизни: как превратить незнание в информацию, информацию в знание, знание в признание (осознание в признание, видение в понимание) и, наконец, признание в действие.

Когнитивные требования заключаются в том, чтобы знать, что происходит, удерживать информацию в зоне осознания, которую нелегко заблокировать, и найти подходящий фрейм – будь то такие общеупотребительные термины, как «злодеяние», исторический фрейм «зла» или правовая основа «нарушений прав человека». Прежде всего, список приемлемых выражений отрицания должен быть сокращен за счет отказа придавать достоверность наиболее пустым утверждениям. Эмоциональная потребность заключается в том, чтобы чувства – сочувствие, возмущение, стыд, сострадание – широко распространялись, не скрывались и были культурно доступны. Моральные чувства – это неправильно и с этим нельзя мириться, они должны быть известны и доступны в форме словарей признания («Мы не должны позволить этому повториться»). Призывы должны достигать этого порога: «Я не могу молчать; Я должен сделать что-нибудь с этим». И, наконец, культурные каналы должны быть на виду: чтобы подтвердить ощущение, что что-то можно сделать, сообщить вам, что это что-то представляет собой, и дать вам возможность это сделать. Должны быть легко распознаваемые пути между общей поддержкой, с одной стороны, и смутными намерениями «что-то сделать», и отправной точкой для того, что профессионалы называют «последовательным социальным действием», с другой стороны.

Если призыв к признанию исходит от Oxfam или Amnesty, становятся очевидными различные «последовательные социальные действия» – подписание поручения банку, усыновление ребенка, вступление в организацию, участие в пикете. Однако изображения зверств и страданий в средствах массовой информации редко указывают на направление действий. Это случайные тексты о случайных ужасах. В 1995 году средства массовой информации сообщили о политике Саддама Хусейна по массовому нанесению увечий армейским дезертирам, уклонистам от призыва и мелким правонарушителям. Им ставили клеймо на лбу, отрезали руки и уши. В официальном постановлении указывался точный размер клейма X, выжженного на лице раскаленным клеймом, помещенным между бровями. Багдадское телевидение показало напуганного мужчину, которому отрубили руку и выжгли клеймо на лбу за кражу телевизора и 250 динаров (около 30 пенсов). Аккуратно одетый диктор, в костюме и галстуке, читает стих из Корана, затем зачитывает описание преступления и наказания. На его лице нет никакого выражения. Хирургически удаленная