Маркус прав. Глупо показывать эмоции. И лезть на рожон — тоже. Лучше как следует все продумать и дождаться подходящего момента. А уж потом…

— Эндорум, — ответил метаморф, заставив меня удивленно замереть.

Эндорум? Тот самый? Разве он не сгорел в мастерской Бернстофов?

Я с недоверием смотрела на неказистый железный короб.

— А от меня вы чего вы хотите?

— Ты должна изучить его, и завершить начатое твоим дедом. Тут все чертежи и расчеты.

Маркус достал из-за пазухи потрепанный блокнот и карандаш и протянул их мне. Замасленные листы пестрели непонятными схемами и надписями, почерк казался неразборчивым, многие слова были перечеркнуты, а поверх них шли какие-то формулы.

— Занимайся, — заявил метаморф и направился к двери.

— А завтрак в этой гостинице не подают? — бросила в удаляющуюся спину.

— Завтрак нужно заработать, — отрезал старик.

— Не думала, что метаморфы такие жадные, — хмыкнула в ответ, но Маркус даже не отреагировал.

Он молча открыл дверь и покинул камеру, оставив меня наедине с непонятным аппаратом.

— Жмот, — пробормотала я и вздохнула.

Есть хотелось все сильнее. Вчера, поглощенная переживаниями, я не думала о еде, но сегодня желудок решил взбунтоваться, одну за другой выдавая жалобные рулады.

— Хорошо, хоть вода есть.

Я вздохнула, отпила пару глотков из кувшина и отставила его в сторону. А потом размяла затекшие ноги, раскрыла блокнот на первой странице и погрузилась в расшифровку мелких каракуль Людвига Бернстофа, отвлекаясь только на то, чтобы рассмотреть эндорум и найти в нем отражение описанных схем. Восходящие и нисходящие потоки, кнопка пуска, срабатывающая от магии сущности, преобразователь пространства — простая на вид железная коробка оказалась довольно сложным механизмом. И чем дольше я ее изучала и сравнивала схемы, тем отчетливее понимала, что в том виде, в каком дед Изабеллы задумал эндорум, тот вряд ли заработает. В самом начале в его расчеты закралась небольшая ошибка. Наверное, ее мог заметить только человек с образованием моего мира. И все последующие схемы строились на неверных данных. А родители Изабеллы использовали эти данные, пытаясь их доработать. Я видела аккуратный почерк Пенелопы Бернстоф, читала подробные отчеты о пробных запусках, и чувствовала, как внутри появляется азарт и желание оживить бездушную пока железяку, превратив ее в настоящий артефакт.

Я нашла чистый лист и принялась быстро набрасывать схему. Людвиг делал упор исключительно на техническую сторону, считая, что магии сущности будет достаточно для запуска эндорума, и родители Беллы пошли по его пути, но я чувствовала, что не все так просто. Меня вело то самое чутье, что помогало вырезать артениды. А в душе все сильнее разгоралась надежда. Если у меня получится запустить эндорум, то я смогу выбраться из темницы. Похоже, это мой единственный шанс обрести свободу.

Мне не хотелось пока думать о том, где я возьму сущность для запуска. В крайнем случае, попробую обмануть Маркуса и заставить его отдать мне ту искорку, что я достала из принесенного им артенида. Главное, все правильно рассчитать.

До самого вечера я просидела над блокнотом, завершая чертежи. Маркус заходил пару раз, наблюдая за моей работой, но особо не наседал, и я продолжала разбираться с эндорумом, пока окончательно не стемнело. Слуга принес свечу и плошку с мясным рагу, забрал ведро и вскоре вернул его пустым, но не проронил ни слова, проигнорировав мои попытки поговорить. И я снова осталась одна.

Свеча тихо потрескивала в глиняном подсвечнике. Воздух отдавал сыростью, в дальнем углу все громче шуршали мыши.

Я прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и задумалась. Мне не давали покоя слова Маркуса о сущности, спрятанной в особняке леди Летиции. В словах старика была какая-то странность. Он говорил о сущности так, словно ее отделили не от товоса, а вынули из живого человека. Мне вспомнился мертвый взгляд бесцветных глаз, равнодушный голос, бесстрастное лицо. Странно. Насколько я успела понять, оборотни довольно эмоциональны, а Марок выглядит так, словно из него вынули душу, а вместо нее вложили пластмассовую коробку.

И почему-то это несоответствие не давало мне покоя. А в какой-то момент мелькнула невозможная догадка. Я вдруг поняла, почему Людвиг Бернстоф не захотел участвовать в незаконных экспериментах Маркуса. Тот призрак, Мар. Он не зря пытался меня убить. Хранитель говорил, что сущность свихнулась от долгого нахождения вне артенида, но это было не так. Если моя догадка верна, Мар потерял нечто другое. Свое человеческое тело. Мар. Маркус Марок. Оборотень, ставший одной из личин метаморфа. Вот о каком эксперименте шла речь. Гарви завладел телом главы Белого клана, отделив его человеческую сущность, и оставив звериную.

На лбу выступил холодный пот. Выходит, дед помог метаморфу совершить убийство? И настоящий Маркус Марок томится вне тела, привязанный запрещенной магией к особняку Бернстофов, а его место занял сумасшедший ученый? Теперь понятно, почему от Мара исходила такая ненависть.

Тихий скребущий звук, раздающийся откуда-то сверху, заставил меня оторваться от горьких мыслей и поднять голову.

— Белла? — послышался громкий шепот, и я вскочила на ноги, узнав голос мужа.

— Лукас, я здесь!

Сердце забилось часто, мешая дышать. Он нашел меня! Он все-таки меня нашел!

— Ты цела? Мы скоро тебя вытащим, потерпи немного, — взволнованно сказал Хольм. — На доме сильная защита, Дерек пытается ее снять.

— Как вы меня отыскали?

— Эрик вычислил метаморфа. Ему помогли твои слова о живучести привычек. Мы проверили дома Гарви и Маркуса, но там тебя не было. А потом появился призрачный зверь, которого ты освободила, и сказал, где именно тебя искать. И вот мы здесь. С тобой точно все в порядке? Ты не ранена?

— Лукас успокойся, со мной все хорошо, — заверила я мужа. — Меня даже покормили.

В этот момент снаружи послышался резкий хлопок, а следом раздался оглушительный грохот.

— Отойди подальше от стены, любимая, — сказал мне Лукас, выставляя решетку окна и несколькими ударами расширяя проем. Спустя пару мгновений Хольм спрыгнул вниз, и я задохнулась в его объятиях.

— Белла! — Лукас требовательно посмотрел мне в глаза, а его руки мгновенно прошлись по телу, словно муж решил сам убедиться, что со мной все в порядке.

— Я знала, что ты придешь!

— Разве могло быть иначе? — ответил Лукас и, быстро коснувшись моих губ своими, добавил: — Нужно выбираться отсюда. Тут опасно.

Он подхватил меня на руки, крепко прижал к себе и шумно вздохнул.

— Подожди, надо взять эндорум.

Я кивнула на творение Людвига Бернстофа.

— Возьму. Только сначала вытащим тебя отсюда, — ответил Лукас, направляясь к окну.