—Какого форс-мажора?

—В вашем случае, скорее всего, никакого. Я просто обязан рассказать о возможных задержках по времени. Повторюсь, Лиза, вам волноваться не о чем. Всё должно пройти по стандартам и без осложнений. Осколок извлечём, а дальше уже будем смотреть на реакцию спинного мозга.

—Х-хорошо…— рассеянно киваю, от волнения то и дело теребя себя за пуговицы на платье.— А… у Маши вообще как… ну у неё ведь хорошие шансы на восстановление, да?

—Шансы есть. Насколько они велики, я вам спрогнозировать не могу. Лиза, вы помните, что мы с вами этот момент уже обсуждали. Организм человека непредсказуем.

—Да… я понимаю…

—Ну вот и отлично. Ваша задача не волноваться и запастись терпением. Если планируете вносить вторую часть оплаты завтра, то нужно будет подъехать в клинику не позднее чем за час до операции.

После слов о деньгах в горле моментально пересыхает, а сердце тут же разгоняется. От нервов в ногах как будто появляется слабость и резко в пот бросает, да так сильно, что я машинально начинаю обмахиваться, попутно присаживаясь на стоящий возле стены диван.

—Лиза, у вас всё в порядке? Вам нехорошо? Может воды принести.

—Не надо ничего,— качаю головой.— Мне хорошо. Мне… лучше всех. Спасибо, Сергей Витальевич, я вас поняла. Завтра утром я буду вовремя.

* * *

Выйдя из Машиной клиники, направляюсь к остановке. Сажусь в автобус и еду в город. В голове полный сумбур из мыслей, которые путаются в клубок и никак не желают вязаться во что-то цельное.

Горский так и не звонит. И я не знаю, что думать по этому поводу. Точнее, я пытаюсь не думать о плохом, но паршивые мысли сами собой навязываются.

Воспоминания, словно они в сговоре, подкидывают мне навязчивые картинки. Характерное выражение лица у Кирилла, когда Богдан ему всю эту чушь нёс. Слова Светы о том, что Горский не получил президентское кресло. А значит, наш договор автоматически аннулируется…

Чёрт, ну он ведь прекрасно знает, что у Маши завтра операция! Что я должна внести за неё деньги! Это вообще чудо, что врач сегодня пошёл мне навстречу и предложил внести вторую часть завтра утром! Я же знаю, что так обычно не делается. Он мог спокойно всё отменить и имел бы на это полное право!

Выйдя из автобуса, бросаю взгляд на наручные часы. Шесть вечера, чёрт побери! Телефон так и валяется мёртвым грузом на дне сумки, за весь день не издав ни единого сигнала.

Чувствую себя просто отвратительно. Отчаяние душит, мешая здраво соображать. В голове только одна мысль звенит навязчивой трелью. Такая громкая, что даже вытесняет собой понимание того, что Горский меня тупо бросил.

Это сейчас не так важно. Это всё вторично. Куда важнее то, что у Маши завтра утром операция на которую у меня теперь нет денег! И я вообще не знаю, что с этим делать? Ехать к Горскому домой и умолять его заплатить? Только платить то теперь, получается, не за что… Нет президентского кресла, нет и свадьбы. А уговор был именно таким.

Чёрт, я ведь даже продать сейчас по быстрому ничего не успею. Да мне и нечего! У меня вообще ничего своего давным давно уже не осталось. Квартиру родителей я продала ещё два года назад, чтобы оплатить Машино лечение.

Единственный возможный вариант, который мелькает — это попробовать попросить денег у хозяина Розовой Выдры. Правда я очень сильно сомневаюсь, что у него имеется такая сумма, да ещё и наличными… Но хотя бы попытаться стоит.

Доехав до своего района, иду в сторону бара. Остановившись на пороге судорожно выдыхаю, морально готовя себя к предстоящему разговору с хозяином.

Хватаюсь за ручку двери, но не успеваю её открыть, потому что в следующую секунду чувствую, как сзади меня обхватывают жёсткие мужские руки и грубо дёргают назад, из-за чего дверная ручка болезненно вылетает у меня из ладони.

* * *

Кто-то резко разворачивает меня на сто восемьдесят градусов и пригвождает спиной к бетонной стене.

Расфокусированным взглядом шарю по злому мужскому лицу, пока до меня наконец не доходит, что это Горский.

—Ты с головой дружишь, или там уже тараканы окончательно ламбадой мозг отдавили?— выпаливает, встряхивая меня за плечи.

Тяжело дыша, шарю ошалелым взглядом по его лицу. Он выглядит злым и чертовски усталым.

—Какого чёрта ты здесь делаешь, я тебя ещё раз спрашиваю! Ты язык проглотила или как?!— его руки крепче сжимаются на моих плечах и, наверно, это приводит меня в чувства.

—Или как,— толкаю Горского в грудь и, развернувшись, шагаю в другом направление.

Обхватываю себя за плечи, потому что меня уже саму всю колотит. То ли от неимоверного облегчение, что Кирилл всё-таки объявился, то ли от злости на него же, потому что чёртовы сутки я провела как на иголках, с ощущением, что мне просто почву из под ног выбили. Потому что за все эти проклятые сутки, Горский не обмолвился со мной ни словом, ни разу на меня не посмотрел, ничего не объяснил и не звонил! А теперь разговаривает так, будто я в этом виновата!

—Куда ты собралась?! Лиза, твою мать!— рявкает, делая шаг вслед за мной.

—Никуда! Я никуда не собралась, Кирилл!

—Тогда остановись и посмотри на меня! Я, блять, по всему городу тебя ищу! Какого чёрта ты здесь, а не дома?!

—А где у меня дом?— разворачиваюсь и, задрав голову, смотрю на Горского.

—В смысле?

—Ну где у меня дом, Кирилл? Куда мне надо было ехать? У меня нет его, понимаешь! У нас с Машей никакого дома нет!— срываюсь и всё-таки начинаю реветь, как дура.

Ненавижу себя за это. Терпеть не могу быть слабой. И знаю, что не имею права раскисать, потому что на моих плечах Машка. Но, господи, как же я устала от всего! Не могу так больше, просто не могу!

Два года. Два адских года я не живу, а существую, вообще не представляя, что будет дальше. Со мной. С моей сестрой. Наверно, существует всё-таки какой-то предел человеческих возможностей. Или я просто жалкая слабачка. Но я себя чувствую сейчас выпотрошенной, как тряпичная кукла.

В один миг весь пережитый за последние сутки стресс обрушивается на меня лавиной. Как будто он на тонкой верёвке висел где-то у меня над макушкой, а сейчас эта ниточка оборвалась и меня просто размазало.

—Лиз, что ты говоришь,— голос Кирилла звучит уже гораздо тише и спокойнее. Он подходит ко мне ближе, берёт за плечи и прижимает к себе.— Твой дом — это я. Ваш с Машей дом — это я.

—Ты проп-пал на с-сутки,— всхлипываю, топя его футболку своими слезами.— Я с-со вчерашнего д-дня ничего о тебе не с-слышала. Макс ничего толком не г-говорит! Что я должна была д-думать?! Вчера после драки с Б-богданом, ты на меня даже не взг-лянул! Если ты только посмеешь обвинить меня в том, что наговорил твой брат, я тебя… я…— боже, я даже не знаю, как закончить эту фразу! Потому что, ну что я могу?! Ничего! Я не могу ничего! Ни конкретно сейчас, ни в глобальном смысле.