– Еще только тридцатое сентября, Одри…

– Нет, Коул, уже тридцатое!

Я откупорила зубами фломастер и зачеркнула еще один день в календаре. Красных крестиков прибавлялось, а моих способностей – нет. Никаких намеков на сотворение я не выказывала и в помине: ни с проницательной и тактичной Ворожеей, ни с беспощадной и прямолинейной Луной, ни с тихой и сосредоточенной Шайей, которой хватило лишь на два дня молчаливых практик над дымящимся котлом, после чего она снова слегла. Недаром мама говорила, что дар сотворения стоит над всеми прочими – ничто прежде не давалось мне с таким трудом, как написание собственных заклятий. Талант этот требовал львиной доли фантазии и колдовского мастерства, а ни тем ни другим похвастаться я не могла.

– Зато у тебя получаются красивые стихи, – попытался приободрить меня Коул, перелистывая мой ежедневник, где я, как учила Шайя, рифмовала все свои мысли и переживания. Именно так, по ее мнению, и заводился новый магический порядок: «Заклинания – не что иное, как пение души Верховной, которое просто нужно услышать».

Я застонала и упала спиной на кровать.

– Мы обречены.

Коул сдавленно хохотнул, будто мой крах в качестве Верховной ведьмы забавлял его. Дни бежали, как река Мохаве, и иногда я просыпалась в майке, насквозь промокшей от пота. Во снах мне являлся Джулиан, держа в руках тыквенный фонарь, а затем он присваивал себе и мой ковен, и меня саму. Ожидание этого судьбоносного дня, закрепленного ритуальным порезом на ладони, угнетало, заставляя жить с ощущением спешки. Но, как бы старательно я ни перебирала ногами, я продолжала стоять на месте – моя жизнь напоминала иллюзорную пустыню, где любые усилия тщетны. Даже тот факт, что Джулиан наверняка уготовил Ферн страшную месть, ничуть не обнадеживал: мне все равно предстояла битва. Неважно, с кем – с Джулианом, с Ферн или с ними обоими.

– Полгода, Одри! Ты потратила на Завтра и свое обучение пять месяцев, – подбрасывала дрова в огонь моего самоедства Тюльпана. – Вчера в Берлингтоне объявились фейри. С Гражданской войны их не видела!

– Благой двор или Неблагой?

– Неблагой.

– Вот черт, – поморщилась я, вспоминая их пираньи челюсти и страсть рвать на части заблудившихся путников.

– Я выгнала эту зубастую мелкоту за черту Нью-Йорка, пусть Аврора с ними разбирается, – горделиво сообщила Тюльпана. – Но они вернутся, если не вернешься ты. Сколько ты еще там пробудешь?

– Пока не освою сотворение. Остался последний дар, Тюльпана! Я обещала Джулиану сделать его Верховным…

– Но ты же хотела убить его раньше, чем ваша клятва заставит тебя это сделать…

– Да, именно. Я придумаю такое заклинание, которое сделает переход к нему верховенства смертельным.

– Оу, – Тюльпана расплылась в лощеной улыбке. – Я заинтригована! Главное, чтобы написанное заклинание соответствовало твоим ожиданиям. А то ведь знаешь, как самовольно они рождаются…

Ее лицо рябило в отражении реки, на берегу которой я сидела. Это напоминало шипящий телевизор: хорошо слышно, но плохо видно. В какой-то момент заклинание связи и вовсе оборвалось: лицо Тюльпаны, кричащей Морган, чтобы та включила следующую серию «Секретных материалов» и велела Исааку приготовить попкорн, вдруг начало меркнуть. В конце концов оно разошлось по реке кругами, исчезнув, и я тяжело вздохнула. Ох уж эта водная магия! Нестабильнее, чем Интернет.

Я отряхнула ноги от песка и, застегнув сандалии, направилась обратно к дому. В пустыне осень совсем не чувствовалась. Если бы Коул не вспомнил о годовщине нашего знакомства и не испек в честь этого подгорелый яблочный пирог, я бы и не заметила ее прихода. Здесь не было красно-желтых листьев, слякоти и дождя, под барабанный бой которого было так сладко засыпать. Но знойная жара спала, уступив место сухому ветру.

– От Зои не было вестей? – спросил Сэм, когда я вышла к нему и к Коулу, сидящим на импровизированных качелях из связанных и подвешенных бочек.

Сэм долго выпрашивал у Завтра разрешение пройти их испытание на границе, чтобы посмотреть на ковен изнутри, и в итоге справился с ним лучше всех. Даже не потерял сознания, потратив на борьбу с внутренними демонами не больше минуты. Правда, выглядел бледным и болезненным еще сутки после этого. Тюльпана переносила Сэма в деревню почти каждый месяц (от более частых «поездок» его тошнило). Несмотря на то что ему было не по себе от местных «диковинок» и архаичного уклада, он не упускал возможности похвалиться полицейским значком перед местными девицами, но старательно избегал влюбчивую Гён, которой этот его значок приглянулся больше всех.

Привезя Коулу коробку с новыми документами и старенький ноутбук, он занес все это добро нам на крыльцо и причесал пятерней спутанные рыжие волосы. В солнечном свете они горели, как костер Белтейна, а его зеленые глаза напоминали о лесах Вермонта, по которым я истосковалась всей душой. В кои-то веки без кобуры на поясе, но в растянутой майке и спортивных шортах, Сэм потер пальцами розовый отпечаток волчьих зубов на плече, заметив, куда я смотрю.

– Так что насчет Зои? – вернул меня на землю он. Каждый раз, когда Сэм притворялся, будто ему не больно, он жевал нижнюю губу. – В последний раз она писала мне месяц назад. Сказала, что ей нужно больше времени, чтобы уладить всякие там вуду-делишки… Якобы все оказалось сложнее, чем она предполагала. Зои рассказывала тебе, что она подразумевала под этим «сложнее»? Она точно успеет к Самайну?

Я неловко замялась, стыдясь признавать, что не общалась с ней даже дольше, чем Сэм. На телефон она не отвечала, а все костяные голуби и пламенные записки, которые я ей отсылала, пропадали без вести. Моя тревога за Зои росла с каждым днем, но я топила ее в чувстве долга и понимании, что не могу разорваться на две части, борясь за ковен Вуду и за свой одновременно. Силы Зои как ведьмы, принесшей мне ковенант, все еще текли во мне – и это главное. Значит, она по крайней мере жива. Да и вряд ли убить Мари Лаво было так просто… Жаль, что этим нельзя было успокоить Сэма – Зои не простит мне, если он узнает о ее прошлом от кого-то, кроме нее самой.

– Нет, но это было понятно сразу. Такой скользкий тип, как Рафаэль, будет биться за верховенство до последнего. Но если Зои обещала успеть к Самайну, значит, успеет. Я верю в нее.

Сэм отвесил вялый кивок, явно неудовлетворенный моим ответом, и залпом допил содержимое бумажного стаканчика.

– Обалденный лимонад! Правда, забродил маленько, – сказал он, протягивая его мне, уже пустой. На дне блестели пурпурные капли. – Можешь налить еще?

Я скосила на стакан глаза и принюхалась: из него веяло горькими ягодами, ацетоном и марокканской мятой, листики которой прилипли к стенкам. Именно так еще несколько дней после Ламмаса пахло от Диего с Морган, ходивших с ведерком в обнимку. Решив не сообщать, что этот самый «лимонад» недавно положил половину деревни, я переглянулась с Коулом и послушно двинулась в дом за добавкой.

– Трое детей?! Так много?