Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ты же сама хотела освоить дары как можно быстрее! – проскулил он, морщась и растирая новый синяк. – Ворожея учила тебя одному дару три месяца, а тут чудо – полтора дара за один день! Что не так?
– А то, что ради этого ты подверг свою жизнь опасности, не обсудив это со мной – своей Верховной! – взвинтилась я, наплевав на то, что на нашу ссору глазеют сразу три пары любопытных глаз. – А если бы я не справилась?! Если бы у меня не получилось исцелить тебя? Ты подумал о том, что со мной станет, если ты вдруг умрешь?!
Коул молчал, но не выглядел виноватым. Он приблизился ко мне, медленно, как к скалящемуся зверю, которого пытался приручить, и обнял мое лицо ладонями.
– Но я не умер, – тихо сказал он мне в губы. – Теперь ты знаешь, насколько я верю в тебя, Одри. Моя жизнь давно в твоих руках. Я доверил ее тебе еще в тот миг, когда принес клятву, и знаю, что ты сделаешь все, чтобы ее сберечь. А в это время я буду беречь тебя саму. Знаешь, почему я ни секунды не сомневался, что у тебя все получится? Потому что я не встречал никого упорнее и смелее. Ты делаешь и меня смелее тоже. Ты никогда не следуешь правилам, в то время как все мое существование годами зиждилось на них. Приходится учиться у тебя, чтобы быть тебе ровней. И, как видишь, у меня получается.
Коул улыбнулся уголками рта, в которые я поцеловала его, прижимая к себе с утешительной мыслью, что он больше никогда не окажется на грани смерти. Теперь я могу позаботиться о нем и защитить его так же, как он защищает меня. Теперь я действительно похожа на Верховную, как любила говорить Зои.
– Она смотрит на нас, – прошептал неожиданно Коул, глядя куда-то в лесную чащу, где уже скрылась Луна, провожая Диего с Морган до деревни.
Мне было так хорошо в руках Коула… Но, выдернутая из рая сверлящим взором болотных глаз, я обернулась и обнаружила, что Гён пялится на нас. Сидя на сломанном кактусе так, будто это был самый удобный в мире стул, она не стеснялась демонстрировать свою обиду, деловито притоптывая ножкой.
– Лучше извинись, – посоветовал Коул. – Не хочу еще неделю находить в нашей постели жуков, как после того, когда я нечаянно наступил на ее любимую сороконожку.
Набрав в легкие побольше воздуха, я осторожно подошла к Гён и выпалила раньше, чем она успела снова зарычать или укусить меня:
– Я отдам тебе бейсболку!
Как бы Гён ни пыталась изобразить равнодушие, ее глаза зажглись от услышанного. Каждый раз, стоило ей завидеть на моей голове красную бейсболку с логотипом Hard Rock Cafe, подаренную Коулом, Гён начинала выпрашивать ее, чтобы померить (и не вернуть, конечно). Как я и предполагала, соблазн заполучить заветную человеческую побрякушку оказался для нее слишком велик. Гён повернулась ко мне вполоборота и закусила нижнюю губу.
– А часики?
Я смиренно вздохнула, уже снимая со своего запястья бронзовые часы из берлингтонского молла.
– И часики.
На том конфликт был улажен. Следующие несколько часов мне пришлось наблюдать, как древний индейский демон, воплощающий в себе гибельную пустошь, засуху и мор, носился по всей деревне в красной бейсболке на рогах, хвалясь сувениром каждому встречному. Гён светилась от счастья, а мы с Коулом – от долгожданного покоя. Вместе с ковеном Завтра мы всю ночь напролет праздновали наступивший Ламмас. Год явно выдался урожайным: праздничный стол ломился от ячменного хлеба, телячьей вырезки и мисок с черничной кашей, а вся поляна была украшена подсолнухами и желтыми розами. Дети вязали войлочных грифонов, а меж расставленными шатрами бродили влюбленные парочки, держась за руки. Те были связаны зелеными лентами: тем самым они нарекли себя братьями и сестрами Ламмас. Посмотрев на это, Коул тоже связал наши руки, что не ускользнуло от внимания Гён.
– К слову, делить ложе братьям и сестрам Ламмас не считается зазорным, – протянула она с ехидной улыбкой, поправляя на голове красную бейсболку, из которой, уже порванной, бесстыже выглядывал один рог. – Даже наоборот! Это восстанавливает плодородие нашей земли после сбора урожая. А малыши, зачатые в Ламмас, всегда особенные…
– Да у вас что ни праздник, то повод «уплодородить землю», – буркнул Коул. Его уши горели красным, освещая поляну похлеще расставленных факелов. – Или детей заделать.
Гён пожала плечами, забрасывая себе в рот несколько ягодок черники.
– У нас нет телевизоров и этих ваших маленьких говорящих штучек, которые вы обычно таскаете в карманах. Чем нам еще заниматься, как не любовью?
Коул крепко задумался. Я нашла взглядом Морган, вовсю отплясывающую в кругу молодых охотников под ритм барабанов. Очевидно, Диего все-таки дал ей попробовать стопку местной брусничной настойки. Уже через пятнадцать минут она потеряла где-то свои башмаки, а еще через пять свалилась замертво. К концу вечера Диего валялся рядом с ней, наевшись песка, который принял за тростниковый сахар. Да, настойку в Завтра и впрямь делали убойную!
После этого зрелища Коул предпочел обойтись молоком с медом и корицей. За каждым его глотком следовал поцелуй, дарящий мне вкус топленых сливок и ту гордость, которую он испытывал за еще одну белую жемчужину в декольте моего платья. В этом году Ламмас был не только торжеством лета, но и моим собственным праздником. А после того как Ворожея вознесла мне прилюдную похвалу, и даже Луна расщедрилась на сухое «Недурно», я окончательно вошла в кураж.
– На бис, бард! – раздался в толпе мужской смех, когда я прыгала со скрипкой наперевес по деревянной скамье. Пальцы ныли от струн, голова кружилась, но ковен, насытившийся медовухой, теперь хотел насытиться и музыкой.
– Вот вам еще, – ухмыльнулась я и, подмигнув Коулу в толпе, приложила скрипку к плечу и заиграла старую кельтскую песню:
Но, как и в истории про зайца, все хорошее имеет свойство заканчиваться – освоив седьмой дар, мне предстояло постичь и восьмой.
– Время на исходе.
И ничего снова не получалось.