Взывая к Шепоту как к своей части, взывая к клятве Коула и собственному милосердию, как к эмоции седьмого дара, я зажмурилась и продолжила повторять одно и то же. До тех пор, пока не сорвался голос и заклятие не сделалось совсем беззвучным, растворившись в тишине, которая была пыткой для тех, кто так жаждал чуда. Эта тишина казалась мертвой, и я боялась открывать глаза, не представляя, как вынесу это – стеклянные карие глаза, уставившиеся в потолок, и новый розовый рубец, как тот, что уже красуется на моем предплечье в память о Рашель.

Но нет, метка по-прежнему была черной.

Она стала первым, на что я осмелилась посмотреть, уткнувшись носом в свое плечо и с трудом приоткрыв один глаз. Убедившись, что татуировка не померкла, я сдвинула взгляд выше: чернота в венах, с которой я успела сродниться за эти месяцы, отступила. На локтевых сгибах и пальцах еще просвечивали страшные кляксы, но теперь их можно было принять за следы от протекшей ручки – не более того. Однако едва ли это можно было назвать облегчением по сравнению с тем, что я испытала, почувствовав, как вздымается твердый живот Коула под моими ладонями.

Вверх-вниз. Вдох-выдох.

– Ну как? – спросил он, пока мы пялились друг на друга, покрытые толстым слоем пыли и библейского ужаса. – Получилось?

– Это ты мне скажи, – выдавила я, заикаясь. – Все еще собираешься помирать?

– Пока не понял. Дай мне минуту.

Коул осторожно сел, держась за бок. От каждого движения его лицо кривилось, как от изюма в яблочном пироге. По крайней мере он был жив: кровь больше не заливала ему лицо и не наполняла рот, а кровоподтеки на животе рассосались. Кости срослись: я ощупала пальцами каждую, чем вызвала у Коула приступ смеха от щекотки, а затем потыкала камешком ему в ногу, проверяя, прошел ли паралич.

– Кажется, да, получилось, – улыбнулся он как ни в чем не бывало. – Тошнит, правда, немного. Но, возможно, это от тех странных светящихся орехов, которыми меня угостила Гён. Так и знал, что это не арахис!.. Одри? Эй, тише, Одри! Иди ко мне.

Я не сразу заметила, как сильно меня трясет: челюсть клацала, пальцы скрючивались, оставляя на ладонях серповидные выемки от ногтей. Воздуха катастрофически не хватало: я жадно глотала его, но никак не могла отдышаться. Никакого вкуса победы и торжества от собственного триумфа – только горькое и всеотравляющее осознание, как многого я могла лишиться минуту назад.

– Успокойся, – повторил Коул уже в сотый раз, поглаживая мои волосы и прижимая к груди. Я прислонилась к ней ухом, слушая биение его сердца и понимая, что никогда не наслушаюсь вдоволь. – Ты смогла, Одри. Со мной все хорошо…

– Я отгрызу ей голову.

– Что?

Коул встрепенулся, но не успел остановить меня, когда завал, блокирующий туннель, рассыпался в мелкую крошку, а я подскочила на ноги и стремглав бросилась в темноту. Меня не остановило даже незнание того, где именно находится выход, и возможность плутать в пещерах до самой старости. Хватаясь пальцами за скользкий светящийся мох, я проскочила с десяток каменных коридоров и выкатилась наружу.

В глазах плясали разноцветные пятна, а свежий воздух опьянял, как и лицо сидящей на дереве Луны, которое я собиралась разодрать в клочья.

– Berkana dagaz!

Старый можжевельник надломился, заставляя Луну спуститься – хочет она того или нет. Мягко приземлившись на ноги, точно большая полусонная кошка, она смело шагнула ко мне навстречу, держа за спиной собранный хлыст.

– Хочешь что-то сказать? – спросила она, почти сталкиваясь со мной лбами, когда я прильнула к ней, уже занося руку.

И я застыла, удивленно взирая, как рука Луны тянется к Вестникам даров на моей шее. Одетая в свой костюм из серой кожи, она забрала волосы в высокий хвост, колышущийся на затылке. Они отливали розовым золотом на солнце, ее кожа – агатовым шелком, а глаза – серебром. Пальцы в деревянных кольцах вдумчиво перебрали жемчужины моего ожерелья. Отсчитав седьмую, теперь полностью белую, как и положено, Луна покрутила восьмую, что-то мыча. Последняя жемчужина была странной – белой лишь наполовину. Дар сотворения, затронутый, но не постигнутый.

– Любопытно. – Луна хмыкнула, отпуская жемчуг. – Результат оказался лучше, чем мы думали. Ты почти создала новое заклятие. Смешала свою «шепчущую» отраву с исцелением…

– Мы? – уточнила я, сощурившись. – Ты, Гён и Ворожея?

– Нет, я и Коул. Это было его идеей.

Я пискнула от неожиданности, пытаясь собраться с мыслями.

– Так Коул соврал, когда сказал, что отправляется на встречу с Гён… На самом деле он шел к тебе, чтобы подставиться под обвал и разыграть всю эту чертову драму!

Луна терпеливо кивнула. Бросив взгляд на Морган с Диего, сидящих у входа в пещеру, мимо которых я в гневе пронеслась, даже не заметив, я вздохнула с облегчением: они оба были невредимы, выбирая из волос друг друга мелкие камешки и клочки грязи.

– Спасибо за экскурсию! – профырчал Диего. Его бирюзовая шевелюра посерела, а изо рта торчала тлеющая сигарета, разнося запах табака и ментола. – Я понимаю, что мы увязались за Одри в самое неподходящее время и чуть не испоганили вам весь план, но это же не повод убивать нас! Слава цветочку, что мы живы! Кстати об этом… – Диего выплюнул сигарету, очевидно, вспомнив о своем обещании не курить при детях, и потрепал ее по голове: – Ты молодец.

Морган потерла пальцами собственную щеку, стирая не то грязь, не то румянец. Луна умиленно улыбнулась, наблюдая за ними, но тут же посерьезнела, столкнувшись взглядом со мной.

– Я не Ворожея, – сказала она, когда неловкая пауза между нами затянулась. – Меня не волнуют твои чувства и твоя душа. Мои методы прозаичны, но эффективны. В конце концов, у нас одна цель – чтобы ты как можно скорее обучилась и убралась из нашей деревни. Так ты все еще хочешь со мной драться?

Гнев отхлынул, уступив место здравому смыслу. Теперь, крутя в пальцах почти белоснежное ожерелье, такое, каким я видела его в последний раз на шее матери, я хотела сказать Луне спасибо. Но вместо этого…

– С тобой – уже нет, а вот кое с кем другим – да. Я сейчас.

Луна озадаченно смотрела мне в спину, пока я шла к Коулу, только вылезшему из пещеры и жмурящемуся от яркого солнца. В приступе паники время совсем не ощущалось: мне казалось, мы провели в пещерах не больше получаса, но солнце уже кренилось к закату. Воздух, однако, не остыл ни на градус, такой же липкий и тугой. С блестящим от пота лицом, в кровавых лохмотьях вместо одежды, Коул шел мне навстречу и улыбался слишком счастливо для того, кто мог сегодня умереть.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я, внимательно оглядывая его. – Точно ничего не болит?

Коул остановился, щупая себя, а затем пожал плечами:

– Да вроде нет…

– Отлично. – Я отвела назад локоть и зарядила кулаком ему в живот, вложив в этот удар всю ярость и ужас от пережитого. Костяшки заныли, встреченные твердым прессом, а Коул поперхнулся от неожиданности. – Это тебе за то, что ты такой идиот!