Костя поставил чашки на пол. Глянул на часы.

– Мое время – сразу после тебя. Двенадцать пятьдесят пять.

И, не оборачиваясь, бегом кинулся к выходу.

Открылась дверь комнаты. Выглянула Женя – в халате, кажется, сонная. Вытаращила глаза:

– Самохина?!

– Тут Костя чай заварил, – сказала Сашка, взглядом показывая на пол.

И ретировалась.

* * *

Мама стояла посреди вестибюля, недоверчиво смотрела на бронзового всадника под куполом. Купол озарялся, когда выходило солнце, и пригасал, когда набегала случайная полуденная туча.

– Привет, ма.

Мама оглянулась как ужаленная:

– Сашхен?

Ей было неловко. Ей было неудобно перед Сашкой, и одновременно мама была очень рада ее видеть.

– Кого ты тут ищешь?

– Тебя. – Мамины щеки порозовели.

– Что-то случилось?

– Да нет… Просто…

– Решила все-таки проверить, чему меня тут учат?

– Нет, – мама отвела глаза. – Просто… Захотелось тебя увидеть, вот и все.

– Тогда пойдем ко мне?

Студенты смотрели на них с удивлением. Сашка вывела маму из института и дальше, через улицу; провела мимо львов. Отперла нижнюю дверь светлым ключом, верхнюю – темным.

– Заходи.

Мама огляделась. Крохотная, почти игрушечная квартирка, старинная конторка, вьюнок за окном.

– Смотрю, ты неплохо устроилась…

– Располагайся, – Сашка не без труда поддерживала небрежный, уверенный тон. – Отдохни с дороги. Как добралась?

– Доченька, ты понимаешь…

Мама запнулась. Сашка смотрела прямо, бесхитростно, даже не думая ей помогать.

– Мы друг другу наговорили… столько… я знаю, тебе не хотелось, чтобы я приезжала. Но я просто не могу жить с вот этим всем… что мы друг другу сказали.

Сашка растянула губы:

– Ма, это же просто слова. Чего они стоят? Ля-ля-ля, бла-бла-бла… Сказали, бросили, забыли… Извини, мне надо идти на занятия. Здесь чайник, чай, печенье… кефир… Дождись меня, ладно?

Мама провожала ее взглядом. Сашка только теперь заметила, какие у нее воспаленные, тревожные, затравленные глаза.

* * *

Она взбежала на крыльцо института, рысью поднялась на четвертый этаж и выше, на чердак. Остановилась перед круглым пыльным окошком и задумалась.

Чем грозит приезд мамы?

Да в общем-то ничем. Наверное. Сашка не нарушила ни одного правила, установленного Коженниковым. Разве что занятие со Стерхом… Стерх всегда сам составляет расписание и очень болезненно относится к своеволию студентов… но у него нет обыкновения подавать докладную чуть что. В конце концов, Сашка объяснит ему ситуацию, это же форс-мажор…

Она правильно сделала, что увела маму из института. Но, теоретически говоря, что мама может там увидеть? Что такого компрометирующего? Хромых убогих второкурсников? Но разве инвалиды лишены права на высшее образование?!

Институт окружен толстым слоем информационной ваты, за два года Сашка отлично в этом убедилась. Защитное покрытие глубокого быта, осязаемой провинциальной обыкновенности. Случайный свидетель ничего не заметит. Вот Костина мама приезжала на свадьбу и не увидела ничего необычного. Однокурсники, лекции, сессии. Любовь, свадьба. Трудно выбить комнату у коменданта. Полосатые матрасы в общаге. Студенческая столовая…

Такая же информационная пустота постепенно, сгущаясь с каждым годом, обволакивала каждого, кто попадал сюда надолго. Просто, обыкновенно, провинциально: «Учится в Торпе». И никому нет до него дела. Разве мало на свете чьих-то знакомых и родственников, которые есть – но их нет? Которые годами не пишут и не звонят, и это никого не трогает, ведь они есть – где-то там…

Сашка прерывисто вздохнула. Мама приехала – это нетипично; никто не ждал такого поворота событий. Страшного-то, конечно, нет ничего…

Но мама должна сегодня же вечером вернуться домой!

Шло время. Костя сидел в четырнадцатой аудитории у Стерха. Хоть бы у него нормально прошло занятие… первое занятие в году. Он сорвался, не спрашивая ни о чем, просто сорвался и побежал – чтобы подстраховать Сашку.

А мама?

Сашка сжала в ладони розовый футляр телефона. Из круглого окна была видна улица; если бы мама вздумала тайком выйти из Сашкиного жилища и явиться с инспекцией в институт – Сашка увидела бы.

За минуту до своего – бывшего Костиного – времени она спустилась к двери в аудиторию. Вышел Костя; Сашка впилась взглядом в его лицо, пытаясь определить: нормально? Хорошо? Обошлось?!

Костя улыбался:

– О’кей.

– Спасибо, – горячо прошептала Сашка и, придерживая на груди футляр с телефоном, вошла в аудиторию.

– Добрый день, Николай Валерьевич, извините, что я переставила время, это я виновата, тут такое дело…

– Тихо, тихо, Сашенька, зачем столько темперамента… Ничего страшного, мы хорошо позанимались с Костей. Больше так не делайте… Что случилось?

Сашка села за стол. Сплела пальцы.

– Мама приехала в Торпу.

Стерх поднял брови. Треугольное лицо его оставалось невозмутимым, но Сашка сразу почувствовала, что новость произвела на него куда большее впечатление, чем даже Сашка рассчитывала.

– Она сегодня уедет, – сказала очень быстро. – Я ее провожу.

– А… почему, вы не знаете?

– Мы поругались летом, перед моим отъездом. Она… ну, я ее переубедила, кажется, но она очень хотела, чтобы я бросила… перевелась, – Сашка опустила глаза.

– А зачем конкретно она приехала? Не говорила?

– Хочет удостовериться, что меня не втянули в тоталитарную секту, – после паузы призналась Сашка.

– Это странно, – задумчиво сказал Стерх. – У вас очень близкие отношения?

– Да. То есть нет. То есть… У нас всякие отношения… были. Она вышла замуж, родила ребенка…

– Знаю, знаю… Сашенька, не надо беспокоиться и не надо ее обижать. Можете познакомить ее с Олегом Борисовичем, со мной… С другими преподавателями… Пусть пройдется по институту… Но чем скорее она вернется домой, тем лучше будет для нее и для вас.

– Ага, – сказала Сашка. – Николай Валерьевич… У меня к вам еще один вопрос.

– Да?

– Что такое глагол в сослагательном наклонении?

– Вы имеете в виду юношу по имени Егор Дорофеев?

Сашка выпрямилась:

– Да.

Стерх, раздумывая, коснулся острого подбородка.

– Довольно редкая специализация… Все глаголы исключительно ценны, но сослагательное наклонение имеет свою специфику. В Речи это проектные конструкции, открывающие веер возможностей… Вы, насколько я понимаю, расстались с Егором?

Сашка нахмурилась:

– Это важно?

Стерх потянулся, разминая сложенные крылья.

– Считаете, это не мое дело? Как скажете. Давайте-ка вспомним пошаговые внутренние трансформации…

– Да, мы расстались, – сказала Сашка сквозь зубы. – И больше нас ничто не связывает.

– Вы нервничаете, – Стерх вздохнул. – Вас беспокоит ситуация с мамой… Ладно, давайте договорим. Глаголы в сослагательном наклонении очень уязвимы. Эта их неопределенность… Иногда – на пути формирования – такой человек, особенно молодой, может стать тенью другого глагола. Глагола в повелительном наклонении. Повелитель оставляет отпечатки, сослагатель принимает их. Как штамп и сургуч, как форма и воск, как две цепочки ДНК… Таким образом, сослагатель живет и поступает так, как этого хотел бы,