Иерусалима вызвал к себе для приватной беседы благородного галилейского магната, доблестного коннетабля Онфруа де Торона.

Да уж, муженёк кузины Констанс не давал Бальдуэну скучать. Не успели в Иерусалиме прийти в себя от истории с патриархом, как случилась новая беда. Впрочем, беды не случилось, пока не случилось. Теперешние деяния князя задевали интересы базилевса Мануила, и король не мог не понимать, что Бизантиум не потерпит безобразий франков на своих исконных территориях. Бальдуэн как нельзя более ощущал сейчас потребность в совете мудрого мужа.

— Я до сих не понимаю, кто, кто надоумил его на это? — в сердцах воскликнул король. Он так нервничал, что даже не предложил посетителю сесть. Впрочем, и сам Бальдуэн продолжал стоять. Вернее, нервно расхаживать по комнате, служившей ему чем-то вроде кабинета. — Ладно уж патриарх, грешен сверх всякой меры, но... нет, я просто не знаю, что делать?! Посоветуйте что-нибудь, мессир!

Говоря так с коннетаблем, Бальдуэн совершенно не ощущал смущения, так как годился барону едва ли не во внуки[108].

Выслушав короля, сир Онфруа нахмурился, вероятно воскрешая в памяти уже давние теперь события: бездарное стояние под Дамаском, стычка шайки местных бродяг и ватаги, собранной молодым, смелым и, конечно же, горячим рыцарем из Шатийона... Может быть, взяв сторону забияки Ренольда, он, Онфруа, ошибся? Полно, а не ошибся ли он, поддержав вот этого мальчишку в борьбе против собственной матери? Нет, уже тогда созрели противоречия между Тороном (представлявшим магнатов Утремера) и д’Иержем, гостем из-за моря. Странно только, что Онфруа поддержал такого же чужака, рыцаря из Шатийона. Было тут что-то неподвластное политическим соображениям, не сообразующееся с доводами разума; всё-таки рыцарь остаётся прежде всего рыцарем, а рыцарь просто не может не понимать такого же рыцаря.

И всё же... теперь совета Онфруа спрашивал не кто-нибудь, а сам король, который, видя, что коннетабль не спешит с ответом, не мог сдержаться:

— Да что же это такое? Воевал бы с армянами! Так нет, на Кипр замахнулся! На Кипр! Кто только надоумил его?!

Кипр — вот лакомый кусочек. Кипр! Во время Первого по хода поставки продуктов с острова пришлись как нельзя кстати крестоносцам, погибавшим от голода под стенами осаждённой Антиохии. Теперь правитель этой самой Антиохии собирался ограбить внуков и правнуков тех, кто помог его предшественникам утвердиться на севере Сирии. Подло? Да, но полвека — это срок, частенько о благодеяниях забывают едва ли не на следующий день.

— Сир, — начал Онфруа, — я ни в коем случае не одобряю действий его сиятельства. Однако, позволю себе заметить, что если князь Антиохии хочет удержать власть и защитить, а буде окажется возможным, и расширить пределы своих владений, что может идти лишь на пользу христианству, то ему надлежит первым делом как можно сильнее укрепить армию. А это, как вам хорошо известно, невозможно без денег...

— Вот и воевал бы с Торосом! — воскликнул Бальдуэн, но тут же вспомнил, что сам желал выслушать мнение коннетабля, и, резко меняя тон, добавил: — Прошу простить меня, мессир, продолжайте... И вот что... Давайте-ка присядем, я хочу всё как следует обсудить с вами.

Онфруа поблагодарил. Он опустился в предложенное королём кресло и продолжал:

— Воевать с киликийскими грифонами бессмысленно, государь. В открытом бою им не выстоять против франков, что уже не раз доказал нам и князь Ренольд и его предшественник, покойный Раймунд де Пуатье. К тому же, даже если правителю Антиохии удастся пройти огнём и мечом всю Киликию, капитала он на этом не наживёт. Но, вернее всего, он в конце концов попадёт где-нибудь в горах в засаду и погибнет. Базилевс Мануил понимает это, потому-то он и обещает деньги на ведение войны, зная, что, скорее всего, ему не придётся раскошеливаться.

— Но это низость! — воскликнул Бальдуэн. — Это недостойно владыки!

Коннетабль вздохнул и развёл руками.

— Базилевс Мануил всего лишь продолжатель политики своего отца и деда, — сказал он. — А они также ничего нового не выдумали. Константинополь веками жил за счёт того, что стравливал соседей, воевал руками Востока против Запада и руками Запада против Востока. Что и теперь успешно проделывает нынешний император. Когда-то Бизантиум в ужасе перед сельджуками призвал на помощь Рим[109], что повлекло за собой великий поход наших предков. Однако уже тогда Алексей Комнин, дед нынешнего базилевса, искал путей получить наибольшую выгоду от благородного порыва наших отцов и дедов.

— Но это... это... — Бальдуэн не находил слов. — Это же всё равно, что пытаться сидеть в двух сёдлах сразу! Не так ли, мессир?

Барон улыбнулся.

— Лучше никто бы и не сказал, сир, — похвалил он. — Рано или поздно сыну или внуку нынешнего базилевса придётся дорого заплатить за столь бесчестную политику...

Понимая, что король ждёт от него совета, коннетабль подумал о возмутителе спокойствия и нахмурился:

— Однако теперь мы имеем то, что имеем. Мы не можем помешать князю Ренольду, да нам и не стоит мешать ему. Кипром правит племянник базилевса Иоанн Комнин, у него есть войско, вот пусть и померяется силами с князем, а когда последний разобьёт грифонов, или, лучше, как только он отправится в поход, можно будет послать на Кипр человека с уведомлением о грозящей беде, чтобы ни с кем не ссориться. Ослабление Кипра не вредит делу латинян, а усиление Антиохии, наоборот, поспособствует укреплению всего Утремера.

— Но базилевс не простит нам этого! — воскликнул король. — У него огромное войско, он придёт сюда и...

Увидев выражение, появившееся на лице барона, Бальдуэн умолк и знаком попросил его продолжать.

— Мануил сейчас занят в Апулии, — напомнил коннетабль. — Надеется, что кончина короля Рутгера, безусловно ослабившая обороноспособность его дружин, позволит империи вернуть её бывшие владения в Италии. Ему не до Кипра. Если Господь будет благосклонен к базилевсу — а это вряд ли — лангобарды умеют держать меч в руках! — в этом случае у Мануила ещё лет пять не дойдут руки до Антиохии. За это время многое изменится. Глядишь, его сиятельству удастся с умом распорядиться тем, что он добудет на Кипре.

— А если нет?

Надо признать, что вопрос Бальдуэна поставил собеседника в сложное положение. И в самом-то деле, что значит это: «А если нет?» Разделив решение задачи на две части, барон ответил:

— Если грифонов в Апулии разобьют, что, как мне кажется, наиболее вероятно, то у князя Ренольда окажется меньше