стороне от всего этого кошмара. Не следует, конечно, думать, что на Кипре царила любовь и всеобщее ликование, как-никак управлялся остров византийским губернатором, а уж кто-кто, а имперская бюрократия умела выжать у подданных всё положенное до последнего обола, но ведь и в других местах, разоряемых войнами и усобицами, господа и правители не переставали требовать податей. Так или иначе, будучи избавленными от вторжений, киприоты очень скоро забыли, что такое ужасы войны.

Они и не подозревали, куда собирался князь Антиохии, для чего он нанял войска, для чего в гавани Сен-Симеона собрались все эти суда. Может быть, смелый воитель собрался ударить по Каиру? Если жители Кипра думали так, то, несомненно, ошибались: зачем плыть неведомо куда, когда главную гавань княжества и ближайшую к материку точку острова разделяют всего каких-нибудь двадцать пять — тридцать лье?

Однако островитян предупредили; вскоре после приватной беседы короля Бальдуэна со своим коннетаблем к Иоанну Комнину, правителю Кипра, явился посланник, сообщивший, что не сегодня завтра вчерашние противники, Ренольд Антиохийский и Торос Рубенян, высадятся на острове. Новость показалась Иоанну совершенной дичью, он даже не стал посылать гонца в Константинополь, чтобы не тревожить понапрасну венценосного дядюшку, занятого экспедицией против норманнов в Италии.

Правда, поразмыслив, губернатор созвал на совет лучших мужей острова, и они порешили, что благоразумнее будет всё же отрядить человека с известием в столицу. Михаил Врана, известный своими полководческими талантами, получил приказ немедленно собрать и поставить под знамёна всех способных носить оружие мужчин.

* * *

В соответствии с традициями того времени участники экспедиции Ренольда следовали к цели тремя колоннами (киликийцы, храмовники и собственный отряд удалого Кёльна). Командиры первых двух отрядов лишь номинально подчинялись главному организатору предприятия, князю Антиохии, при желании они могли бы не согласиться с его решением.

Высадка на остров также осуществлялась не в одной, заранее обговорённой точке, а где придётся, то есть в местах, которые сочтут наиболее удобными капитаны судов. Это, безусловно, делало захватчиков особенно уязвимыми. Внезапное нападение ромеев на находников могло решить дело. Тому, как известно, существует немало примеров[113]. Однако Михаил Врана упустил удобную возможность, вероятно, он не успел собрать достаточно войск, а может быть, разведка неточно или несвоевременно информировала его о местонахождении неприятеля. Как бы там ни было, упустив первый шанс, ромейский стратиг решил использовать второй, предоставленный ему беспечностью франков.

В оправдание Ренольду скажем, что он и понятия не имел, что кипрские грифоны вообще имели вождя, способного организовать сопротивление его дружине. Несмотря на то что специального разведотдела князь, конечно, не держал, всё же он знал о том, что после смерти Рутгера Сицилийского Мануил, воспользовавшись моментом, направил свои лучшие войска и флот в Южную Италию против короля Гульельмо Злого. Не случайно поэтому князь избрал для нападения именно весну 1156 года.

Так или иначе, получив от тамплиеров известие о том, что они благополучно закончили высадку, Ренольд согласился с предложением Вальтера произвести силами храмовников разведку боем в глубь острова или вдоль побережья, не дожидаясь подхода остальных сил. Итак, рыцари Храма, воодушевлённые милостью руководителя похода, ушли и тем ослабили силы экспедиции, киликийцы (их было больше других) ещё не полностью выгрузились со своих галер. Поэтому Ренольд решил, что нет смысла терять время, и со своими двумя сотнями рыцарей и конных оруженосцев и несколькими сотнями пехоты, спустя некоторое время после ухода Вальтера, также повёл своих жадных до дела молодцов на грабёж зажиревших кипрских грифонов.

Ополченцы Враны накрыли франков как раз за их любимым занятием, когда, рассеявшись по равнине, рыцари, слегка ошалевшие от обилия добычи, разоряли богатые деревни. Всё происходило так, как и полагалось на войне. Солдаты убивали мужчин, насиловали девушек и молодых женщин, топтали конями младенцев, обдирали оклады с икон, сами доски за ненадобностью и из баловства рубили мечами и секирами.

Посреди всего этого кровавого разгула нескольким юношам удалось своевременно вскочить в сёдла и бежать с места побоища. Некоторые из этих парней достигли расположения отрядов Враны. Стратиг поднял конницу и, не дожидаясь пехоты, ударил на пьяных от крови и вина захватчиков. Силы были слишком неравны, и, прежде чем Ренольду доложили, что происходит, большая часть его войска бежала, охваченная паникой. Только ночь спасла князя от преследования и возможного плена.

Собрав остатки войска, князь действовал решительно. Ещё до рассвета он отправил сразу нескольких гонцов к тамплиерам и к Торосу с призывом немедленно выступить на помощь. К утру положение начало становиться и вовсе угрожающим. Кипрская пехота соединилась с кавалерией, и силы ополченцев таким образом стали превосходить противника в несколько раз.

Тем не менее Ренольд принял решение атаковать ромеев. В его распоряжении имелось около ста восьмидесяти рыцарей и до пятисот человек пешего войска, часть из которых составляли захваченные три года назад под Александреттой германские наёмники. Князь выкупил их у своих солдат и поселил в Антиохии. Теперь эти хорошо обученные византийцами копейщики составляли ядро его пехоты. Однако Ренольд, как и любой благородный французский рыцарь той эпохи, делал ставку на кавалерийскую атаку.

Как обычно, он решил воспользоваться приёмом, приносившим ему победы в прошлом. В засадный отряд, который разместился в лесу слева от расположения франков, кроме Ангеррана с остатками его потрёпанной грифонами дружины князь определил и рыцарей из Буанотта, братьев Серлона и Роберта, с их тремя дюжинами конников.

Не успел назначенный командиром сеньор Ле Клапьера послать к князю вестового с сообщением о том, что всё в порядке и вверенные ему силы заняли надлежащую позицию, как выяснилось, что в порядке далеко не всё.

— Почему это вы тут распоряжаетесь? — спросил Серлон, старший из «рыцарей из Буанотта».

Вообще-то старшим он был только для Роберта. Их батюшка, имея весьма маленькое имение в Калабрии, оказался в то же время чрезвычайно плодовитым, и две жены его, каждая в свой черёд, дали жизнь шести сыновьям. Некоторые из двенадцати братьев умерли, самый старший из уцелевших унаследовал родительский бенефиций, остальные разбрелись по миру. Трое осели в Антиохии, из них двое погибли под Инабом с князем Раймундом, один отдал Богу душу в сражении ещё раньше.

Узнав о гибели братьев, самые младшие, ошивавшиеся среди безземельного рыцарства Сицилийского королевства, поспешили в Антиохию, очевидно полагая, что количество «рыцарей из Буанотта» там должно непременно поддерживаться на некоем стабильном уровне. Они получили денежные фьефы, которыми владели погибшие братья, что обязывало ленников нанимать за свой счёт определённую часть солдат.

Кроме доблести, молодых людей, как слишком часто случалось среди рыцарей крови на самом разном