попытаетесь найти другого покупателя. Но не найдете, император уже шесть лет не платит по векселям, и все, кроме вас, это знают.

– Не платит? – не верил Волков.

– Не платит, и все это знают.

– А зачем же их тогда берут?

– Свободные города берут, чтобы отдать их вместо подати самому императору, я беру, чтобы ввозить железо и вывозить соль без пошлины. Кто чем промышляет, для того их и берут. В общем, не продавайте им свой товар. Лучше выкупите склад, если нужно, я дам вам денег, поставьте часть товара себе во двор, продавайте его понемногу, не торопясь, и вы выиграете. Возьмете вексель – они вас обманут.

– Вопрос уже решен, – сухо сказал кавалер, который не верил ни одному слову Наума Коэна. – У меня нет сомнений в честности Кальяри.

– Это потому, что он позволил вам жить в этом прекрасном доме за небольшую плату?

Волков промолчал, но гость угадал. Этот прекрасный дом, да и само отношение банкира его подкупало.

– Этот дом Ренальди и Кальяри отобрали у одного барона и не могут продать уже два года, два года они платили сторожу, а теперь им нет нужды платить, да еще и вы им приплачиваете.

– Как бы там ни было, – продолжил кавалер, – вопрос по продаже трофеев уже решен.

– Решен, значит уже решен, – задумчиво произнес Наум Коэн, – хорошо, если вы уже залезли в петлю, то оставьте себе хотя бы лазейку, чтобы выскользнуть из нее. Не продавайте им все.

– Что?

– Что самое дорогое среди ваших товаров?

– Пушки и аркебузы.

– Так не продавайте им пушки и аркебузы. Продайте все остальное, черт с ними, но пушки и аркебузы оставьте, у вас большой двор и большой дом, здесь все поместится. Пушки и аркебузы вы продадите за серебро, а не за бумаги, на такой товар покупатель всегда найдется.

– Я подумаю, – ответил кавалер, ему казалось теперь, что, может, и прав этот Наум Коэн. Может быть, и прав.

– И еще, – сказал гость, уже вставая, – Кальяри даст вам четверть от вашего векселя, не соглашайтесь. Торгуйтесь, и он накинет сотню, а может, и две, и тогда приходите ко мне, я дам вам больше, на две сотни от цены Кальяри больше. Обещаю. Прощайте.

Наум Коэн поднялся с лавки, поклонился и вышел на улицу. Ёган проводил его до ворот. Ужин был уже готов, и все сели есть. Сели внизу, за один стол. Даже Брунхильда, почти госпожа. И казалась довольной, сидя по правую руку от господина. И все остальные были довольны и ужином, и новым домом. Только сам господин оставался задумчив и серьезен, ел, не глядя в дорогую тарелку. И не радовали его сегодня ни дом, ни ужин.

Старшим писарем при штатгальтере Ульрике служил господин Дессель. Уже с раннего утра пахло от него чесноком и пивом, дорогая одежда его была сплошь заляпана, лицо красно от избытка крови, и живот так велик, так велик, что пуговицы чудом удерживали чрево в одежде.

Еще затемно Волков со своими людьми все разложил так, чтобы считать было легко, он помнил, что говорил о господине Десселе Фабио Кальяри, и готовился вести тяжкий счет. Кавалер показывал рукой Десселю уздечки. Он вывесил уздечки на телегу, пересчитав их, еще когда имперский писарь не пришел, и теперь говорил:

– Сорок одна уздечка, почти все новые, ремонта ни одна не требует. Прошу по двадцать два крейцера.

Даже не взглянув на уздечки, Дессель сказал писарю, что шел следом за ними с бумагой и пером:

– Пиши, как говорит господин рыцарь.

То есть Дессель не стал ни считать, ни проверять качество, пошел дальше, указывая перстом на стопку тряпок и спрашивая:

– Это?

– Потники, восемьдесят два, не новые, прошу по четыре с половиной крейцера за один.

– Пиши. – Он снова не стал считать. – Тут что?

– Стремена. Тридцать одно стремя. Семь крейцеров каждое.

– Пиши, – приказывал Дессель.

Писарь, что шел за ними, все записывал.

– Седла, – сказал Волков, он решил попробовать завысить цену и поглядеть, что скажет старший писарь штатгальтера. – В двух телегах семьдесят одно седло, ни одному ремонт не нужен. Прошу за каждое талер.

Он попросил вдвое больше, чем стоили седла, и ожидал, что вот теперь-то Дессель остановится, или возмутится, или еще что-нибудь, но тот спокойно сказал свое: «Записывай» – и пошел дальше, говоря:

– А тут у вас что? А, доспехи. Чего и сколько?

Кавалер был удивлен, первый раз в жизни он так торговал, но виду не показывал, он говорил:

– Шлемы сорок шесть штук, наплечники девять, один непарный, рукавицы кольчужные восемь пар, наручи четырнадцать пар, перчатки «пластина» четыре пары. За все прошу двести два талера.

Ну вот тут-то Дессель должен был хоть что-то спросить, но Дессель только рукой махнул, и писарь заскрипел пером.

Дальше все шло так же. Кирасы и поножи, пики и алебарды, арбалеты и болты, и подводы, и лошади, и все остальное, включая провиант и фураж, не считались и не оценивались. Все записывалось со слов Волкова, и цена ставилась та, которую он просил. Когда все было записано, а случилось это быстро, Дессель сказал:

– Это все?

– Да, – отвечал кавалер.

– А я слышал, у вас были пушки?

– Они не продаются. – Волков немного волновался, ну не выходил у него из головы разговор с Наумом Коэном. Он оставил себе и пушки, и двенадцать аркебуз, и то, и другое Сыч уже вез к ним домой.

– Ну что ж, все так все, – проговорил Дессель чуть разочарованно. Он помолчал и добавил: – Нам надо обсудить всякие мелочи, господин рыцарь, знаю хороший кабак тут рядом, кабатчик сам варит пиво, и у него оно получается.

– Так пройдемте, узнаю, наконец, что такое доброе пиво Ланна, – вот теперь Волков понял, почему Дессель соглашался на любую цену, что просил кавалер.

Они пришли в не самый чистый кабак, что видел кавалер. Сели говорить, но разговаривать им долго не пришлось.

– Наверное, вас удивил мой способ торговли, – говорил имперский писарь, подтягивая к себе огромную глиняную кружку с пивом.

Волков тоже взял кружку, отпил и вправду хорошего пива, хотя кружка была и не очень чистой, и спросил, недолго думая:

– Сколько, господин писарь?

– Сто серебряных монет, сто талеров нашего славного курфюрста, – отвечал Дессель улыбаясь.

– О! Вы немилосердны! Может, вас устроят пятьдесят монет нашего славного курфюрста?

– Я с вами, кажется, не торговался, – напомнил старший писарь, неприятно улыбаясь.

– Да, вы не торговались, – согласился Волков, – семьдесят монет.

– Накиньте еще десять, и по рукам, – решил Дессель.

– Восемьдесят? – кавалер помолчал, прикидывая прибыль, что получит он