Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять он должен терять, отпускать родных людей.
Сердце захолонуло.
Как если бы после многих часов бешеной, напряженной скачки, сразу же после крутого поворота – обрыв. И дальше ничего, пустота, бездна. Лошадь несется вперед, а в усталых руках нет больше силы, чтобы решительно дернуть поводья или хотя бы просто спрыгнуть, пытаясь спасти свою жизнь… Да и зачем?
Дом безвозвратно опустел. Лишившись своей теплоты, он превратился просто в здание, ничем не отличимое от других, от всех остальных. Дом осиротел… целый мир осиротел. Душа Себастьяна застыла.
Несмотря на горькие чувства, ювелир все же заставил себя подойти и, сняв шляпу, тщательно исследовать мертвое тело. Смерть наступила от огнестрельного ранения в область брюшной полости: кровавое пятно широко расползалось по белым с золотом одеждам. Сам выстрел, увы, оказался неточен. Его произвели нечисто, что обеспечило длительную и болезненную кончину. Так не стреляют профессионалы.
Нехорошая, дрянная смерть.
Однако ни страдание, ни страх не оставили печать на лице святого отца. Оно выглядело таким же одухотворенным и светлым, как и при жизни. Глаза, хранившие прежде нездешнюю мудрость, были спокойно закрыты, черты лица расслаблены. Бескровные губы чуть тронула улыбка.
Священник был убит недавно, не более двух, максимум трех часов назад, и от этого на душе становилось только хуже. Он опоздал совсем ненамного.
Но все-таки опоздал.
Бессмысленность и несправедливость случившегося окончательно оглушили Себастьяна. Зачем? Во имя всего святого – зачем понадобилось делать это?! Чем мог помешать мирный человек, приверженец прежних духовных традиций, никогда не вмешивающийся в лицемерные и эгоистичные мирские дела?
Очевидно, болевой порог души был пройден, поскольку Себастьян не ощущал более ничего. Он просто стоял и смотрел, не сходя с места, в некоем равнодушном отупении. Стоял и смотрел, как рушится его мир, в котором, как казалось, уже нечему больше разрушиться. Мозг привычно отмечал детали, которые не бросились поначалу в глаза: святой отец был облачен в старинную сутану – строгое длиннополое одеяние, которое последние служители старой Церкви не использовали в повседневной жизни. Белый цвет, отобранный у них лордами, – его надевали только однажды в жизни, и то не самостоятельно.
В сутане белого цвета, символизировавшей утраченную чистоту, в белоснежных праздничных гробах провожали в последний путь. Это означало только одно: каким-то мистическим образом святой отец заранее знал, что его ждет. Он сумел догадаться и осознанно не пожелал избегнуть, не стал противиться воле Изначального.
Себастьян наклонился и взял из начинавших коченеть рук священную Белую Книгу, которая говорила, что смерти нет. Глаза безучастно пробежали по строкам – писание было раскрыто на Песни кротости и безмятежности, призывающей обуздать гнев и отказаться от возмездия обидчикам, пусть даже праведного. Ибо судить и выносить приговор дозволено только Изначальному.
Писание было до краев залито кровью.
«Остерегайтесь впасть в зависимость от пагубного желания мщенья. Месть равно обременительна для разума, духа и тела…» – испачканный темной кровью фрагмент, в который уперся указательный палец священника, с трудом удавалось разобрать. Но Себастьян знал эти строки наизусть, так же, как и остальные стихи Песни кротости и безмятежности… да и других Песней Книги. Ох, он был великий теоретик истины.
Как же больно. Даже умирая, святой отец не мог не дать свой последний урок нерадивому воспитаннику. Что ж, чем черт не шутит, может, он и впрямь последует этому разумному, милосердному, терпеливому совету.
А может, и нет.
– О Изначальный! – запрокинув голову, бросил ювелир тихий укор небу. – Почему не защитил Ты преданного Твоего… почему оставил в час великой нужды?
Ответом ему стал грубый лязг обнажаемой стали.
Уже зная, что увидит, Себастьян нарочито медленно обернулся.
Глава 34,
в которой рассказывается история самонадеянности
Правитель Ледума с облегчением открыл глаза и, не медля ни секунды, одним слитным движением встал на ноги.
Установленное время, хвала всем богам, наконец истекло, и он вышел из глубочайшего забытья, в которое сам же себя и погрузил.
То было состояние, внешне подобное крепкому сну, но на деле представляющее собой ускоренную комплексную реабилитацию, один час которой равнялся по эффекту не менее чем семи часам полноценного здорового сна.
Уже давно лорд Эдвард не мог позволить себе обыкновенный человеческий отдых. Подобные излишества были небезопасны, да и попросту нерациональны, ведь за сутки он тратил больше энергии, чем мог бы восстановить традиционным способом. Взамен правитель разработал тщательно продуманную магическую систему, в течение долгих лет выявляя и устраняя изъяны, и в результате довел свое детище до совершенства. Установка минералов, тщательно укрытая от посторонних глаз в Северной опочивальне дворца, на заранее определенный срок активировала механизм обновления и пополнения энергетических сил.
Остановить запущенный процесс лорд уже не мог. Все это время он находился без сознания, в состоянии, подобном коме, выйти из которого самостоятельно было невозможно. Однако в случае опасности, какого бы то ни было вмешательства, изменения заданных параметров, срабатывали не только защитные установки в спальной комнате, но и механизм экстренного прерывания искусственного сна.
Таким образом ничто в целом мире не могло застать правителя Ледума врасплох, ни днем ни ночью.
Тем не менее сегодняшняя процедура не принесла привычного удовлетворения и свежести ума. Обыкновенно отдых проходил без сновидений: лорд просто проваливался на время в серое небытие, словно останавливая саму жизнь, но не в этот раз. Дракон вернулся, а с ним возобновился и давний кошмар, о котором правитель успел уже позабыть. Значит, чтобы избежать неудобств, к секретной комбинации драгоценных камней придется добавить еще один, блокирующий высшую нервную деятельность. Минерал, делающий невозможными сны. Кровавый гиацинт, конечно же.
Лорд Эдвард мысленно выругался, коря себя за то, что не сделал этого до процедуры. Весь отдых насмарку, работа системы вхолостую.
Постепенно любое событие истирается из сердца. Жизнь человеческая преступно коротка, но память, увы, еще короче. Впрочем, возможно, оно и к лучшему: в жизни большинства, полной одних лишь только тягот, невзгод и неудач, долгая память мучила бы хуже чахотки.
Исчезает все, но только не эти воспоминания: они не тускнеют, не меркнут и спустя много лет. Они сияют, подобно нитям редчайшего жемчуга на узком запястье красавицы.
Встречи с драконами.
Мощная аура великих накладывает отпечаток на слабую энергетику смертных, оставляет неизгладимый след, рубец в памяти.
Таково правило, не знающее исключений:
