сила воли удерживала меня на самой границе безумия. Однако я должен разочаровать вас: правитель знал и раньше. Думаю, Лидия сама открыла ему правду. Она всегда была слишком честна и чиста душой, чтобы лгать.

– Но… как же так? – Мелтон удрученно покачал головой, словно до сих пор отказываясь верить услышанному. – По поведению правителя я никогда не заподозрил бы, что ему известно о моих чувствах…

– Вот это как раз неудивительно, друг мой, – невежливо хмыкнул Карл. – Догадливость никогда не была вашей сильной стороной, а психология не входит в число любимых вами точных наук. К тому же наш лорд не из тех, кто прямо показывает окружающим, что у него на уме. Когда это нужно, он может быть весьма умелым манипулятором. Несмотря на природную вспыльчивость, правитель холоден и закрыт – гораздо более, чем кажется.

– Но почему он не запретил ей заниматься наукой и появляться в Магистериуме? – Мелтон выглядел обескураженным. – Это было бы и логичнее, и проще.

– Сердечные дела бывают запутаны. – Карл приблизился к нему и дружески положил руку на спину. Тяжелую, опасную руку. – Должно быть, он понимал, что силой не удержит ее рядом. Действуй Эдвард подобным образом, что-то неминуемо сломалось бы в их с Лидией и без того непростых отношениях. По этой же причине он и вас не тронул. Хотя, думаю, то был не основной резон: кто станет убивать курицу, несущую золотые яйца? Лорд простит вам что угодно, пока вы полезны… Понимаете, Мелтон, что угодно.

Он особенно выделил последнюю фразу, сверху вниз выразительно глядя на старого друга. Но тот по-прежнему был рассержен и не желал ничего слушать.

– Вы смеете утверждать, будто он в самом деле любил Ли? – в сердцах воскрикнул Мелтон. – Будто она была ему дорога?

В груди екнуло, кольнуло иглой невыносимой ностальгии, едва Карл услышал это милое студенческое прозвище. Так называли ее друзья в те времена, когда Лидия еще не была примой Ледума и матерью инфантов. Далекие, далекие времена.

Мелтон меж тем не желал успокаиваться. Замурованные много лет назад чувства и сожаления нашли наконец выход.

– Да как вы смеете! – почти кричал он. – Я не верю в этот отвратительный вздор. Правитель Ледума не имеет сердца. Он сам, сам подписал указ о казни! Еще прежде он без колебаний отдал беззащитную женщину на растерзание своему цепному псу, безжалостному чудовищу Винсенту. Это слишком жестоко даже по отношению к врагу, а уж прима Ледума, мать его детей, без сомнения, заслуживала лучшей участи…

При упоминании о канцлере, по вине которого и был раскрыт великолепный заговор, а сам Карл оказался повержен и пленен, оборотень почувствовал, что и сам не в силах сдержать копившуюся все эти годы ненависть – она выплеснулась наружу с глухим угрожающим рычанием. Дыхание сделалось тяжеловесно, а в глазах заплясали мутные сумасшедшие огни. О, с каким удовольствием он прикончил бы этого омерзительного типа, задушил, как беспомощного куренка…

Призраки прошлого явились из небытия, взывая к отмщению. Вероломные призраки, с которыми он не искал встречи.

К несчастью, отныне память – их скорбное жилище.

– Вы безумны, друг мой, – заметив это, с сожалением проговорил Мелтон. – Увы, вы безнадежно безумны.

– А кто здесь безнадежно нормален? – не выдержав, вспылил Карл. – Может быть, вы, профессор, являете собой образец душевной гармонии? Поможете вы мне в конце концов или, как всегда, струсите?

Некоторое время Мелтон молчал, мучительно размышляя. Карл не торопил его, понимая, как сложно даются такие решения. Дурные, неизбежно имеющие последствия решения.

– Пойдемте со мной, – просто сказал наконец Мелтон.

Быстрым, разительно отличавшимся от прежнего шарканья шагом он вышел из комнаты. Неотступной тенью оборотень следовал за ним. Узкая и высокая дверь, перед которой оба старых друга остановились спустя некоторое время, была незнакома Карлу: когда они учились здесь, эту часть Магистериума только строили.

Мелтон извлек из складок мантии гремящую связку ключей и отпер помещение, оказавшееся чьим-то рабочим кабинетом. Хозяин будто бы только-только покинул его, оставив в легком беспорядке бумаги на столе. В вазе стояли живые цветы, огромные шары голубых гортензий, распространявших нежнейший сладковатый аромат.

И лишь опрокинутый стул, выбивающийся из общей благостной картины, заставлял заподозрить неладное.

– Это кабинет Лидии, – внес ясность Мелтон, осторожно проходя вглубь. – В него никто не смеет входить, чистоту и порядок я поддерживаю сам. Здесь ничего не изменилось с того самого дня, как агенты особой службы вломились и забрали ее, прямо во время работы. Кабинет всегда заперт, и в его тайниках я храню некоторые собственные документы и вещи, не терпящие постороннего взгляда.

– Не очень-то осмотрительно, профессор, – не согласился Карл, внимательным взглядом оглядывая не очень большое помещение. Кабинет, в противоположность торжественным и мрачноватым залам Магистериума, был необыкновенно уютным и светлым. В интерьере определенно чувствовалась женская рука. – Вы же понимаете, в случае чего обыск в кабинете Лидии проведут в первую очередь.

– Я непременно учту ваши дельные замечания, Карл. Но, прошу вас, не отвлекайте меня пока своими не в меру проницательными рассуждениями. – Мелтон аккуратно открыл шкаф, хранящий архив старых записей, и начал судорожно, словно боясь передумать, рыться в бумагах. – Где-то здесь были наши совместные с Лидией расчеты, которые как раз могут оказаться полезными в решении вашей специфической проблемы… она ведь была химиком, и неплохим химиком, настоящим специалистом… ее всегда привлекали свойства этого чудного редкого сплава «Люкс». Мне нужно будет восстановить их в памяти и подумать. Для столь кропотливой работы понадобится немного времени и тишины.

Карл безмятежно улыбнулся, предчувствуя сладостный миг освобождения от оков.

– Они в вашем полном распоряжении, профессор.

* * *

Неожиданно для самого Себастьяна, полное отсутствие звуков заставило насторожиться.

То была отнюдь не привычная тишина, исполненная сладостного, утешительного покоя. Церковь безмолвствовала, и в этом напряженном затишье ювелир расслышал грохот надвигающейся бури.

Не видя дальнейшей нужды таиться, он скоро взбежал по ступеням и с замиранием сердца настежь распахнул внутренние двери. Увиденное ошеломило, хоть подсознательно Себастьян уже догадывался и мысленно готовил себя к тому, что может скрываться там.

Спутников и след простыл – ни София, ни Стефан не стали дожидаться ювелира там, где он их оставил. Святой отец же был на своем месте, как и положено преданному работнику церкви. Мужчина полулежал у алтаря, в изнеможении прислонившись спиной к изножью, а на коленях его лежала раскрытая книга. Худощавая фигура священника выглядела пронзительно одинокой в огромном и совершенно пустом помещении для молений.

С первого взгляда, брошенного издалека, Себастьян понял, что святой отец покинул его навсегда.

Сей факт не должен был ранить, ведь святой отец не просто исчез в небытии,