консульство, что на дом напали, а консульство сообщило полиции609, то она отправила к нам оперативную группу. Те ворвались, чтобы защитить нас от разбойников, и тут обнаружили, что идет обыск. Произошел большой скандал, и вместо одного обыска обыскали все квартиры в доме. Когда выяснилось, что у домового комитета имеется 14 револьверов, дело приобрело совсем серьезный оборот. Я в эту ночь по-настоящему испугался, потому что отвечал за все! Обыск продолжался несколько часов, все жильцы были в величайшем волнении, опасаясь худшего. Вдруг главного в оперативной группе позвали к телефону. Я видел, как он подобострастно кланялся вышестоящему начальству на другом конце провода, и сразу после этого вся команда исчезла. Как все произошло на самом деле, я так и не узнал, только слышал, что английское и американское консульства, у которых в доме жили подданные этих стран, выразили протест.

В другой раз речь шла о спасении родительского дома. Его собирались захватить. Этот захват удалось предотвратить (при посредничестве функционеров высокого ранга) в последний момент, когда отряд с музыкой уже был на пути к дому. При предварительном осмотре, который предшествовал намеченной конфискации, с моей матерью обращались самым хамским образом. Вначале все это было тяжело переносить, потом к такому обхождению мы привыкли.

На это время приходится и убийство немецкого посла барона фон Мирбаха610. Для всех чувствовавших себя немцами это, конечно, был ужасный удар, особенно тягостный от того, что немецкие ведомства вынуждены были и дальше общаться с той же разбойничьей шайкой.

Этим же летом нас постиг еще один жестокий удар судьбы. Мой брат Гуго внезапно заболел и скоропостижно скончался. Это событие было для нас страшным потрясением. Ушел великий человек, который умер не от болезни, а от искреннего горя. Он не смог пережить полного краха как личной жизни, так и своих великих творений. Он также не мог пережить, что между Германией, его настоящей родиной, которой он принадлежал всем сердцем, и Россией, страной его рождения и его второй родиной, где он работал и создавал значительные вещи, разгорелась война. Что искусственно была создана атмосфера ненависти, которая приписывала ему мотивы, которых у него никогда не было. Его похороны были, быть может, последними большими похоронами в Москве. Коммерсанты, профессора университета, немецкая дипломатическая миссия и вся немецкая колония проводили его в последний путь, хотя это тогда было уже сложно. Он ушел как настоящий король коммерсантов.

Обстоятельства постоянно все более обострялись, и ни в одну из ночей нельзя было быть уверенным, что тебя не заберут по какому-нибудь доносу. Мы все еще были под защитой консульства, но русских массово арестовывали, и они исчезали в ГПУ. При таких условиях о какой-либо работе нечего было и думать. Хотя контору мы еще регулярно посещали или ходили по заседаниям, которые созывались различными учреждениями, но, конечно, это были совершенно бесполезные усилия, и вскоре мы поняли, что избавить человека от этих ужасных условий может только тайный отъезд.

До этого фирма послала двух своих представителей в Восточную Сибирь, где большевикам пока оказывало сопротивление правительство Колчака611. Там, на востоке, у нас было много товаров, и необходимо было их собрать и взыскать долги. Этим и спасением денег должны были заняться оба господина. Происходило это еще при жизни моего брата и, возможно, им же было организовано. Я же предложил ему отправить меня на юг, чтобы в занятых тогда белыми областях, где у нас тоже было много товаров и наших фабрик, попытаться что-нибудь спасти. Это предложение было сделано незадолго до его смерти и было воспринято им странно, возможно, он уже тогда был не в себе. Он спросил, собираюсь ли я ехать один или намерен взять с собой семью. Я сказал, что, разумеется, попробую поехать с семьей, поскольку не могу оставить их в этом аду. На это я получил ответ: «Итак, ты хочешь просто уехать, тогда называй вещи своими именами. В этом мы не заинтересованы». Это было несправедливо, поскольку те, кто тогда хотел уехать, не отправились бы в Киев, Харьков и так далее. Из этого моего намерения ничего не вышло, и я на время остался в Москве.

Но я хорошо понимал полную бесполезность этого пребывания: брат умер; родителей собирались вот-вот выселить; у нас дома происходили постоянные измерения жилой площади, чтобы использовать «излишки» для подселения чужих людей; жизнь в любом отношении – и в том, что касалось питания, и в культурном плане – день за днем становилась все невыносимее, террор приобретал все более ужасающий размах. После того как я убедился, что дальнейшее присутствие здесь совершенно бесполезно для дела, а семье становится все опаснее пребывание тут, моей насущной целью стало поскорее отправить родителей, которые жаждали уехать в Германию, а потом и самим как можно скорее уехать.

19. Отъезд из Москвы и России

Конечно, это было необходимое решение, потому что мы были вынуждены рисковать, спасая хотя бы жизнь, ведь взять или переслать сколько-нибудь значимый капитал было невозможно. Золота и украшений, того, что обладает неизменной ценностью, у нас не было, но оказаться в Германии без средств было все же лучше, чем оставаться в России, где все имущество уже все равно было потеряно. Так что я похлопотал в консульстве о выезде родителей и о моем собственном. Это надо было делать в полном секрете. Родители вскоре смогли выехать и даже получили разрешение ехать прямо в Берлин.

Мы последовали за ними 13 сентября 1918 года. По разным причинам я, правда, избрал целью Ригу. Во-первых, в Риге, которая тогда была занята немцами, я надеялся оказаться полезным в оккупации. Во-вторых, в Риге у нас были цементный завод и маслобойня. Там я тоже надеялся принести хоть какую-то пользу. И, в-третьих, я думал, что в Риге смогу лучше устроить детей, чем в Германии, и что учиться там им будет лучше.

С некоторыми приключениями, правда, терпимыми, дорога привела нас в Оршу, что заняло примерно 24 часа езды от Москвы. При посредничестве служащего из консульства, который организовал проверку и отправку багажа со стороны Советов на московском вокзале, мы получили несколько сидячих мест в поезде и не покидали их до Орши, так как поезд был полностью набит людьми и сдвинуться с места было невозможно. Мы прибыли в Оршу вечером, шел ливень. Вокзал был заполнен народом, багажом, домашней утварью, что делало просто невозможным пребывание в нем. Я нашел носильщика и двинулся с ним один, сквозь грязь, дождь