и темень, от дома к дому, умоляя о ночлеге, но все было занято. Совсем под конец один человек заявил о готовности принять нас, так что я отправился на вокзал забрать семью, которая ждала меня там, уже отчаявшись. Жилище это с трудом поддается описанию. Жену и дочь уложили в одну кровать со старухой, а мужчин также устроили самым примитивным образом, но мы были очень рады крыше над головой и возможности вытянуть ноги после долгой поездки.

Ночь прошла лучше, чем мы ожидали. Поутру случилась первая неожиданность. С этого дня был введен запрет на пересечение границы, и выезжающих вместо пограничников стала контролировать комиссия ГПУ. Несмотря на это, мы решили двинуться в путь. Удалось раздобыть грузовик, в котором поместился наш багаж, а мы отправились вслед за ним пешком. Дорога была долгая, через лес, до высокого забора, отделяющего Россию от Германии. На русской стороне было несколько таможен. Подъехав, мы увидели не слишком обнадеживающую картину, поскольку навстречу нам шло много людей, которых не пропустили из‐за нового предписания.

Когда мы достигли границы, служащие крикнули нам: «Назад!» – сегодня, мол, никого не пропустят. Но я достал в Москве по 500 марок за человека пропуск, который был подписан непосредственно наркомом Чичериным612, и в этом было наше счастье, потому что эта подпись сотворила чудо. Новые служащие были настолько впечатлены подписью, что решили сделать для нас исключение, и мы в этот день были единственными, кого выпустили из советского рая. До этого был еще таможенный досмотр. С этой целью меня повели на таможню. Таможенник поведал мне, как только мы остались одни, что он прежний царский служащий и вовсе не заинтересован в том, чтобы нас мучить, но все же должен найти что-нибудь, что нельзя взять с собой, и мы сошлись на паре карточных колод, которые я у него оставил.

Наконец, наступил час, когда нас должны были выпустить за врата ада, мы прошли и сразу заметили, что нет Фрица и нужно вернуться назад, чтобы его забрать.

Более прекрасного момента, чем тот, когда ворота окончательно закрылись и мы увидели немецкого офицера, который отдал честь и после просмотра бумаг сказал: «Рад приветствовать вас в Германии», я, вероятно, никогда не переживал. После хаоса – сразу благотворный покой. Где бы я ни был в моей жизни, всегда это были для меня самые прекрасные моменты, когда я из‐за границы вновь возвращался в Германию, и даже здесь, на далекой от Германии границе, у меня было чувство, что я наконец оказался дома. Впрочем, сначала этот дом предстал не слишком заманчивым.

Офицер сообщил, что поначалу нас отправляют в фильтрационный лагерь. Мы тогда не знали, что это такое, но последовали за кучером с нашим спасенным добром. Мне это сильно напомнило сцены из «Германа и Доротеи»613, и вот мы прибыли в упомянутый лагерь. По дороге мы встретили московских друзей, в том числе Карнаца614, который уже несколько дней провел здесь. Он помог нам устроиться. Лагерь этот прежде был устроен для военнопленных. Он состоял из ряда самых простых хижин без мебели, где каждый должен был расположиться на деревянном полу, насколько возможно удобно. Это было не совсем легко, потому что вещей было прихвачено маловато. Из пальто и одеял были сооружены кровати, но совсем не было емкостей, чтобы вскипятить воду или принести еду. В лагере выдавали каждый день хлеб и суп, а кроме того, блуждая по соседним участкам, мы добыли немного картофеля, яиц и яблок. Солдаты вручили нам котелки, и так мы наладили свое питание. Лагерь тогда насчитывал около 4000 людей. Места для гигиены для такого количества народа не были предусмотрены, и удивительно, что дети не заболели. Фрейлейн Андерсен, которая уехала вместе с моими родителями, тоже пока оставалась здесь, как и многие другие знакомые. Детям жизнь тут была в удовольствие, и они всегда охотно вспоминали об этом времени. Но жена очень нервничала, особенно ночью, когда русские стреляли рядом: она переживала и боялась, что они вторгнутся в немецкую зону. Мы провели в этом лагере больше трех недель, ни разу не раздевшись и не помывшись как следует. Удача сопутствовала нам в том, что все эти дни, несмотря на осень, стояла чудесная погода.

Охранявшие нас солдаты производили удручающее впечатление. Это были пожилые люди, каждый из которых чем-нибудь приторговывал, будь то шоколад или шнапс. По ним уже тогда можно было заметить начинавшееся разложение армии. Наконец, на 23‐й или 24‐й день нам сообщили, что комплектуется состав на Ригу. Это был обычный товарный поезд, и утром нас туда погрузили со всем нашим добром. Из чемоданов мы кое-как устроили для детей сидячие и лежачие места и отправились в путь. Поездка длилась почти три дня. Тем временем стало довольно холодно, и в вагоне был сильный сквозняк. После бесконечного ожидания на больших станциях в шесть утра мы прибыли в Ригу, но выходить было запрещено, поезд выехал в чистое поле и простоял там целый день. Только поздно вечером он наконец прибыл в Ригу.

Тут опять возникло затруднение, потому что без свидетельства об освобождении нельзя было покинуть состав. Я тогда использовал все свое искусство убеждения, чтобы получить разрешение отвести жену и детей в гостиницу, но сам должен был на ночь остаться в поезде. Пешком в полной темноте мы отправились от товарной станции в город и добрались поздней ночью до гостиницы. Комнаты, которые я заказал, уже отдали, и я вновь должен был взывать к сочувствию, так что в итоге мне дали на ночь комнату для денщиков с тремя кроватями, на которые я уложил детей и жену, а сам вернулся к поезду.

20. Рига, 1918–1919 годы

Стало холодно, редко мне бывало так холодно, как в эту ночь в вагоне. В итоге я встал очень рано утром и двинулся с багажом в город в надежде принять ванну в отеле. Но надежда оказалась напрасной. Мне дали адрес бани, но оказалось, что и там помыться можно только раз в неделю. Гуляя тем утром, я поражался, какие удивительные вещи доступны в Риге: булочки, ветчина, колбасы, всевозможные овощи, все, чего мы давно не видели. Купив большой батон чудной колбасы, я отправился обратно в отель. Моя семья по-прежнему мирно пребывала в постели, но стоило показать им колбасу, как они мгновенно вскочили. Никогда не видел, чтобы колбаса исчезала с такой скоростью: всего несколько мгновений – и она была