Каково, а?! У Олеандра щека и веко задёргались — глядишь, так и будут подрагивать до конца дней.

Беседа с отцом вогнала его в отупение. Единственное, на что хватило выдержки — прижать ценный фолиант к груди.

— Аспарагус? — Олеандр говорил тихо. Старался принести исцеление израненному разуму. — Я считал тебя изменником. Думал, ты предал клан и переметнулся на сторону врага. Но в то же время я понимал, что поступки твои противоречивы.

— Я желал, чтобы сведущие сочли меня предателем, — отозвался Аспарагус, облокотившись на стол. — Хотел, чтобы оставшиеся в Барклей подельники Каладиума решили, что я примкнул к нему. Я ожидал, что впоследствии они, вероятно, тоже возвратятся к Азалии. Их слова о моем поведении могли бы стать неплохим доводом в пользу того, что я действительно благоволю ей. Хотя я не имел чести вести с ними бесед, думаю, так оно отчасти и вышло. Азалия не сразу умертвила Клематиса и Птериса. Осмелюсь предположить, что сперва она выслушала их рассказ. О моих истинных побуждениях ведал лишь сын Дуги́. Его я попросил оберегать вас, наследник. Ему же открыл имя одного из смутьянов, Каладиума. И обмолвился, что покидаю лес и рискую жизнью, ступая в змеиное гнездо.

— Помнится, вы пинка просили вам отвесить, — подшепнул Глен, — ежели мы выживем.

Он восседал на стуле нарочито прямо, словно палку проглотил.

— Да-да. — По губам Аспарагуса пробежала тень улыбки. — Чтобы в голове моей больше не зарождались столь дикие идеи…

— Уезжая из Барклей, — Олеандр все ещё смотрел на него в упор, — ты знал, что за спиной Каладиума стоит Азалия?

— Разумеется, — кивнул Аспарагус. — Я ведал, что она жива.

Блеск! Олеандр упал лбом на запыленный стол. Прикрыл веки, стараясь осмыслить услышанное.

— Верно, ныне вы гадаете, почему я не рассказал вам обо всём? — тронул слух бархатный голос. — Что ж, и на этот вопрос у меня припасен ответ. Я понимал, что цели Азалии не ограничиваются убийством неугодных соплеменников. Понимал, что она жаждет захватить трон. И рассудил, что мне подвластно воззвать к её разуму и заставить свернуть с намеченного пути. Я желал скрыть правду об Азалии, чтобы не подставлять владыку Антуриума под удар. Ожидание, что она прислушается к моим словам и отойдёт в тень, тогда не казалось мне лишенным опор.

— Ежели она к кому-либо и прислушалась бы, — вступил в разговор молчавший до сих пор отец, — существом сим несомненно явился бы Аспарагус. Они всегда ладили.

— Но встретил я вовсе не ту леди, коя некогда мне благоволила, — устало продолжил Аспарагус. — Я встретил дриаду, коя отняла жизни двух вершивших для неё месть соплеменников. Я встретил дриаду, коя отняла бы жизнь всякого, кто встал бы на её пути. Я узрел полчища вырожденцев и отверженных. Осознал, что просьбам того же Каладиума Азалия не придает значения — он, как выяснилось, просил её пощадить Клематиса и Птериса. Я столкнулся с бездной ненависти и непоколебимой уверенности и решил тянуть время.

Голова Олеандра кипела, переполненная сведениями. Но он собрался с силами — через стол протянул Аспарагусу ладонь. Тот пожал её и усмехнулся столь красноречивому жесту примирения.

— Признаете, что заблуждались на мой счёт? — В золотом глазу Аспарагуса плясали смешинки.

— Самую малость, — буркнул Олеандр.

— Может, ещё на объятия расщедритесь?

— Тофос упаси! И дядей я тебя называть не буду!

Олеандр поглядел на отца, скрывавшего широкую улыбку за прижатой ко рту ладонью.

— Что будет с Фрезией?

— Не стоит ей пока что возвращаться в Барклей. — Отец устремил взор к навесу над верандой, с которого срывались сухие листья. — Это опасно. Пускай поживёт с лимнадами. Я навещу её. Поведаю о случившемся и расскажу о гибели Каладиума.

***

К несчастью, Глендауэру пришлось покинуть поселение. Раньше он отправил Дуги́ письмо с просьбой прислать в Барклей стражей. Что сталось с тем посланием? Дошло ли оно до океанид?

Нужда позвала Глена в дорогу. Ведь всё могло обернуться ненужным выводом ледяных войск из Танглей.

Узнав о намерениях брата, Олеандр совсем поник — казалось, внутри последняя струна терпения оборвалась. Не осталось ни сил, ни желания разбирать груз обрушившихся сведений.

И все же в день отплытия он проводил Глена до Вечного Древа. Они пришли на площадь ночью, когда усталость разогнала воинов по домам. Синхронно замерли и вскинули головы к переплетениям ветвей.

Ветерок шумел в лиственных лапах и нагонял щемящую тоску. Пальцы Олеандра окутало зелёное сияние. Он тронул свисавшую лозу, пустил по ней чары. И облепившие её златоцветы вспыхнули, озаряя его и Глена.

А нужные слова всё не приходили на ум. Вестимо, потому что они оба не желали разлучаться.

Олеандр косился на брата и чувствовал, как в горле скатывается комок. Глен стоял в двух шагах и улыбался. Вернее, улыбались его разноцветные глаза, в которых играли золотые блики. Возможно, на нём сказалась встреча с прошлым. Возможно, что-то иное. Но ныне от него веяло теплом.

Тут, в Барклей, его ледяная броня порой трескалась, возвращая окоченевшие тело и разум к жизни.

— Желаете поговорить об Эсфирь? — Голос брата прорвался сквозь назойливый шум в ушах. — О правителе Антуриуме? Я мог бы задержаться.

— Нет, — Олеандр отрицательно мотнул головой. — Мне нужно всё обдумать. Тяжело. Ты попрощался с отцом?

— Истинно. — Глен кивнул. Прядь меловых волос стекла ему на щеку. — На жаркие объятия он не расщедрился.

— Он не убил тебя — уже хорошо.

— Я не жалуюсь. Малахит?..

Олеандр оторвал взор от мысков сапог. Снова сглотнул, пытаясь перебороть комок, но тщетно.

— …Молю, скажите, что мы братья. — Глендауэр смотрел на него не мигая. — Скажите, что не ненавидите меня.

— Не ненавижу, Глен, — твёрдо произнес Олеандр. — Мы не братья. Но мы и не враги. И вообще! Не разводи тут вселенскую скорбь! Ступай давай, потом напишешь. Надеюсь, Дуги́ тебя не прикончит.

— Не прощаюсь.

— Да. Я тоже.

Бледная, изрезанная шрамами ладонь, протянулась к Олеандру. И он пожал её, накрыл пальцами второй руки и смежил веки, чтобы пережить расставание, не растеряв стойкости.

Один, два, три, четыре… Когда он распахнул глаза, о брате напоминал лишь застоявшийся запах мороза.

Колёсики разума закрутились, желая осмыслить его уход, разбудить запертые чувства и посеять в душе тревоги. Олеандр метнул в сторону ближайшей улочки обеспокоенный взор и плюхнулся возле Древа. Голова шла кругом. Больше он ни о чём не думал, никуда не смотрел. Скользил взглядом по округе, не ведая, за что уцепиться, пока не наткнулся на бутон.

Бутон? На Вечном Древе?

Кровь прилила к мозгу. Олеандр моргнул раз, второй. Все верно. Никаких ошибок. Над ним висел бутон, при том весьма необычный: черно-белый, будто на тьму и свет поделённый.