Рипсалис — воин Цикламена, легенда Барклей — не пережил битву. Каладиум пал от пламени Рубина. Зефирантесу и Айон удача улыбнулась. Повезло и Сапфиру — он отделался вывихами и ожогами.

Лекарни уже полнились ранеными. Число умерших пока не называлось. Стражи ещё опознавали тела — нелёгкая работёнка, учитывая, что многие воины обгорели до черноты.

Для Глендауэра тоже нашлось дело. Он помогал тушить огонь в лесу. Благо на поселение пламя не перекинулось. Защитный купол, выращенный Древом, до сих пор нависал над домами.

Время шло, и голова Олеандра всё пуще трещала от вопросов. Тело дергало болью, зудели порезы и ссадины. Отец не возвращался, и его затяжное отсутствие плодило и подкармливало мрачные мысли.

Убил ли он Эсфирь? Нет. Вряд ли. Желал бы лишить жизни — лишил бы на поле брани на радость борцам за лес.

Да и хины не позволили бы ей навредить, так?

Она ведь знала, что уродилась с кровью двух. Знала и смолчала. И глупцу понятно, почему она держала рот на замке.

Право, Олеандр сам не понимал, гневается он или радуется, что Эсфирь скрыла сущность и даровала ему столько тепла, столько приятных мгновений, которые хотелось сберечь в памяти.

Браслеты! Они сдерживали её порывы и колдовство? Поэтому она никогда их не снимала. Он видел, как она сорвала их в бою. Сорвала уверенно, но с затаённым страхом в глазах.

Как много она о себе узнала? Когда? Что с ней будет? Одна-одинёшенька во враждебном мире.

Боги милостивые!

К горлу подкатил комок тошноты, Олеандр сжался и упал лицом на подушку. Ещё он размышлял об Аспарагусе, и мысли о нём тоже не сеяли в душе успокоение. Бастард Стального Шипа! Немыслимо! Почему он сокрыл родство с Эониумом? Не желал очернять его имя? А Эониум?.. Каков двоедушный нахал! Поборником чистоты и верности слыл! Головы сносил за измены и раздел ложа до брака! И сам втихую позабавился на стороне и заделал дитя!

А Бегония, почившая мать Аспарагуса? У неё же супруг был. Точно был. Ежели бы она вышла замуж после соития с Эониумом, суженый отказался бы от неё в первую брачную ночь, осознав, что она не невинна. Выходит, Бегония предала и надурила мужа? Родила чужое дитя и выдала его за плод брачной любви? Или она не ведала, кто приходится Аспарагусу отцом? Возможно, принесла Эониуму новорожденного, и он проверил, откликается ли Вечное Древо?

Так или иначе, но Стальной Шип знал, чья кровь бежит по венам Аспарагуса. Определенно знал. В ином случае он не благоволил бы ему — сдался правителю Барклей отпрыск прачки и кузнеца!

И отец Олеандра тоже хорош! Давняя битва у Морионовых скал. Ваухан и океаниды сковали Лета́ и увезли в Танглей. Зелен лист, от лесного владыки дриады ожидали либо заключения Азалии под стражу, либо вести о её гибели. Но нет. Антуриум пошёл по сложному пути. Он дозволил ей скрыться. Обманул соплеменников, выдав случайный труп за труп сестры.

Ради чего, спрашивается? А чтобы мнимую честь не запятнать. Время тогда суровое царило. Стальная братва властвовала и процветала, желая видеть в лице Антуриума второго Эониума. Никто не оценил бы его жеста добросердечия. Не упоминая уже, чем это добросердечие аукнулось.

Отец пощадил Азалию и нажил в её лице смертельного врага.

А Рубин?.. Ядовитый полудурок тоже отличился. Похоже, растерял остатки мозгов и спутался с фениксами.

— Он нарёк себя сыном Азера, — поделился минувшей ночью Сапфир. — И обвинил Глена в его гибели.

— Азер мёртв?! — изумился Олеандр. — Значит, у фениксов власть сменилась. Янар стал правителем?

— Вероятно, — ответствовал Глендауэр. — И бразды правления он перехватил недавно, ибо до океанид слухи ещё не дошли. Но любопытно иное. Истинно, порою каратели Танглей отлавливают кочующих разбойников и мародёров с Ифлога. Но, право, Малахит, лик и отличительные черты Азера мне известны. И ежели бы я лишил его жизни, он не остался бы неузнанным.

— Да и что владыка Ифлога забыл бы среди разбойников? — подметил Олеандр, нахмурившись.

— Это как раз не удивительно, — подал голос Сапфир. — Фениксы отрекаются от кочующих мародёров-собратьев — это верно. Но много ли в их речах искренности? Думаю, Азер мог бы влиться в ряды разбойников. Ради забавы. Столь безрассудные поступки под стать детям огня.

— Соглашусь, — Глендауэр кивнул и добавил: — Отмечу ещё, что Рубин и Азер похожи.

Слова прозвенели, и комната потонула в тишине. Возникла заминка, часто возникающая в разговорах, когда собеседники приходят к одному выводу, читаемому во взглядах, отворотах головы, жестах.

— Твое ж хиново копыто! — выплюнул Олеандр, чувствуя, как кровь закипает в жилах.

Из всего вытекало, Рубин и правда мог приходиться Азеру кровным сыном. Видать, заявился на Ифлога, наслушался небылиц о гибели родного отца и развесил уши. А Янар и обрадовался, решил понасмехаться над заблудшим парнишкой. Чем не лекарство от скуки? Верно, он и указал Рубину на заведомо труднодостижимую цель — казнь наследника Танглей.

Молодец, конечно. Браво, Янар! Стоило отдать ему должное. Спровадил Рубина и умыл руки. Прикончил бы тот Глендауэра? Что ж, прекрасно. Янар подгадил бы ненавистным океанидам, оставшись не при делах. Погиб бы в битве? Тоже неплохо. Больно нужен на Ифлога мальчишка-дракайн, пусть и бастард павшего правителя.

Серьёзно! Да фениксы сами его придушат, когда Янар власть порезвится! И ведь не докажет теперь никто Рубину, что Глен не отнимал у Азера жизнь. Треклятый идиот уже под влияние владыки Ифлога угодил.

Мрак какой, ну! В кого не ткни, все в шкафах скелеты хранили. И ныне кости разом вывалились и завоняли.

Смрад чужих секретов душил Олеандра. Он устал думать, но не мог перекрыть поток мыслей. Устал лежать, но тело будто приклеилось к ложу. Хотелось не то орать, не то лбом о дерево биться.

А ведь он ещё с Аспарагусом не сцепился. Витали слухи, что на власть тот не претендует, называет себя воином и соглядатаем, учителем и советником — кем угодно, но не правителем.

И все же чем чаще Олеандр о нём вспоминал, тем отчаяннее желал порубить его на кусочки. Но наступил себе на глотку. Через Глендауэра передал Аспарагусу весть — призыв к беседе.

Но получил отказ:

— Голова наследника забита вопросами. Ежели я приду, она лопнет. А я не желаю мараться в крови. Пусть отца ждёт.

***

К исходу третьего дня силы возвратились. Тело до сих пор пробирала дрожь. Сердце билось до того медленно и гулко, что каждый его стук громом отражался в ушах. Но теперь почва не утекала у Олеандра из-под ног. Больше он не лежал камнем, пялясь на позолоченную солнцем пыль.

Довольно жалости к себе! Довольно бестолковых дум и терзаний, порождающих лишь головную боль!

Тепло жизни разлилось по венам, и он отринул тревоги. Вытащил из закромов засушенные травы и коренья. Промыл. Нарезал и растёр в кашицу, чтобы приготовить настойки для раненых.