Фантоме, когда четверть часа назад он ворвался в мою комнату. Его руки и сапоги были все в грязи. С серьезным лицом он приказал мне вылазить из кровати.

– Прекрати реветь. Ты ведь хочешь похоронить свою кошку, да? – Я едва успела надеть халат и тапочки, прежде чем он вывел меня на улицу.

– Вперед, – его голос разорвал тишину.

Свет фонаря выхватывает фигуры под деревьями. Горка земли, что-то завернутое в мешковину, лопата. Свет исчезает в глубине зияющей ямы.

Он уже вырыл могилу. Это… почти по-доброму с его стороны. Может быть, ему жалко Фантому и таким образом показывает это.

Я оглядываюсь и пытаюсь улыбнуться. Но в его лице нет ничего доброго.

– Вон твоя кошка, – он кивает на бугорок, завернутый в холщовку, и я замечаю торчащий белый хвост.

Глаза щиплет, взгляд затуманивается, и я сглатываю еще больше слез. Бедная Фантома. Она доверила мне заботу о себе. А я не справилась.

Он кивает в сторону дыры.

– Давай, за дело.

Я поднимаю ее закутанную тушку. Когда я прижимаю ее к груди, она почему-то кажется легче.

– Прости меня, – шепчу я настолько тихо, чтобы дядя не услышал.

Я подхожу к краю ямы. Она большая, чуть длиннее моего роста, и уходит в кромешную тьму, туда, куда не достает свет от фонаря в ногах дяди Руфуса.

– Я не вижу.

Его губы поджаты, глаза холодные.

– Тебе и не нужно видеть, чтобы знать, как спуститься вниз.

Я не хочу бросать ее туда. Хватит с нее жестокостей за сегодня… за всю короткую жизнь.

Проглотив комок в горле, я лезу в яму. Чем-то пахнет. Земля и сырость, многолетнее гниение листьев и коры – к этим лесным запахам я уже привыкла.

Но есть еще что-то.

Что-то более густое, глубокое. Что-то, от чего у меня перехватывает дыхание и сводит желудок. Разложение и гниль, как от давно умершего животного.

Этот запах ползет по моей спине, напоминая, что Фантомы больше нет, хотя я держу ее в своих руках.

Спустившись на дно, я едва не подворачиваю лодыжку, но удерживаюсь от того, чтобы упасть.

Затаив дыхание, я кладу ее на землю. Она слишком маленькая для этой могилы.

– Теперь ты готова посмотреть? – дядя Руфус подходит, только его голова видна над краем могилы, затем его широкие плечи, грудь. Наконец, он поднимает фонарь, и мне приходится прикрыть глаза от резкого яркого света.

Когда я снова могу видеть, я набираюсь смелости взглянуть на Фантому. Я должна увидеть ее в последнем пристанище, прежде чем земля покроет ее. Я в долгу перед ней.

Грубая коричневая холщовка при свете становится золотистой.

Но она лежит не на насыщенной темной земле.

Ткань, грязная и пропитанная влагой, местами еще зеленая. И что-то в ней – бледное на фоне грязи. Несколько вещей, длинных и тонких. Пуговицы и сапоги. Блестящая латунная пряжка ремня.

Длинные светлые волосы.

Пустые глазницы. Над ними трещина.

Секунды долго тянутся, прежде чем я наконец понимаю.

Тело… теперь уже скелет.

Я чувствую запах старого разложения.

Сердце бешено колотится, как будто хочет побороть смерть вокруг меня. Крик застревает у меня в горле и вырывается наружу хныканием. Задыхаясь, я цепляюсь за стенку могилы и карабкаюсь наверх. Сырая земля холодит пальцы на руках и ногах.

Когда я забираюсь наверх, его улыбка становится еще холоднее. Он хватает меня за горло и держит неподвижно.

– Теперь видишь?

Я задыхаюсь, дергаю его за руку, пытаюсь отступить. Его руки сжимаются еще сильнее.

Не знаю, как долго я смотрю на него. Кто она? Как он нашел ее тело? Почему он привел меня сюда? Мы должны сообщить об этом, попытаться сказать…

– Ты не помнишь ее на своем кошачьем дворе?

Я моргаю, мысленно проигрывая его слова снова и снова, пока наконец до меня не доходит их смысл. Зеленый. Одежду такого цвета носят работники кошачьих дворов. Длинные светлые волосы. Это Дия. Она старше меня на несколько лет и раньше работала с кошками. Она научила меня чистить им когти. Она сбежала четыре или пять лет назад, оставив записку, что выходит замуж. Но…

– Она ослушалась моего приказа, – дядя Руфус обнажил зубы, желтые в свете фонаря. – Ты знаешь, что такое неповиновение требует наказания.

Я дрожу, ладони горят при воспоминании, как по ним били розгами.

– Всего несколько ударов, но она сопротивлялась. И тогда с ней произошел небольшой несчастный случай, – он касается моего лба в том месте, в котором на черепе проходит трещина.

Никто никогда не подвергал сомнению содержание ее записки. Вот только она ее не писала, да?

Она никогда не покидала поместье.

– Урок усвоен. Подчиняйся приказам. Прими свое наказание. Правильно, Кэтрин?

Я смотрю на него и воспринимая его слова как нечто иное, как череду нарастающих и стихающих звуков.

Он убил Дию. Возможно, случайно. Но он похоронил ее здесь, в лесу, и скрыл, что она мертва. Не очень похоже на несчастный случай.

Я сглатываю, проталкивая комок сквозь его хватку на своем горле.

– Зачем?

– Я сказал тебе, почему она мертва. И ты не глупая, так что, должно быть, спрашиваешь, зачем я тебе это показываю, – снова улыбаясь, он заставляет меня отступить на шаг назад.

Мои ноги хлюпают в грязи на краю могилы. Похоже, тапочки слетели, когда я карабкалась наверх.

– Конечно же, чтобы преподать тебе урок. Ты заставила эту кошку ослушаться меня. Ты выставила меня дураком.

– Нет. Я обучила ее командам на…

Его хватка оборвала мои слова, мое дыхание. Глаза наполнились слезами, и я пытаюсь отдернуть прочь его руку.

Бесполезно.

Я сильнее впиваюсь пальцами. Когда и это не удается, я использую ногти.

Он даже не поморщился.

Насупившись, он нависает надо мной – глаза сверкают, когда его пальцы впиваются в мою плоть.

– Как и своенравная кошка, своенравная девушка – опасность для семьи. Ты же не собираешься доказывать, что ты своенравная, да, Кэтрин?

Я царапаю его руку, извиваюсь в его хватке, пинаю его голени, пытаюсь расцарапать ему лицо.

Бесполезно. Он слишком силен, и у меня в животе сжимается осознание… Я бессильна. Поэтому я качаю головой.

И он улыбается.

– Хорошо. Не хотелось бы, чтобы следующей здесь была похоронена ты.

Я пытаюсь сделать вдох, но у меня получаются лишь прерывистые хрипы, от которых скрипит в ушах. Лицо покалывает. Темные пятна расцветают по краям моего зрения, как будто приближается ночь.

Я умираю. Я умру здесь. Это будет моя могила.

Сердце колотится в груди, словно оно может вступить в бой и спасти меня.

– Твой долг – делать,