В соответствии с этой Программой для достижения поставленной всемирно-исторической задачи требовалось ровно двадцать лет напряженного и целенаправленного труда, из которых первое десятилетие (1961–1970 годы) отводилось на «создание материально-технической базы коммунизма», а второе десятилетие (1971–1980 годы) объявлялось переходным периодом от развитого социализма к коммунизму. При этом в тексте Программы впервые документально был четко зафиксирован особый акцент на ускоренное развитие производства средств потребления, т. е. отраслей группы «Б», по отношению к производству средств производства, т. е. отраслей группы «А», что, по замыслам авторов Программы, позволило бы к 1980 году увеличить общие объемы производства базовых отраслей в 6 раз, а потребительских отраслей — аж в 13 раз. Вместе с тем в тексте Программы было вновь подчеркнуто, что только «дальнейшее развитие тяжелой индустрии», на базе которой будет проведена масштабная техническая реконструкция всех остальных отраслей народного хозяйства страны, приведет к реальному созданию бесклассового общества с единой формой собственности на средства производства, постепенному отмиранию социалистического государства и передаче всех его управленческих функций органам народного самоуправления.

Кстати, как установил профессор А. В. Пыжиков, еще летом 1957 года вопрос о переходе классового государства диктатуры пролетариата к общенародному государству встал «в полный рост», получив свои конкретные очертания в записке О. В. Куусинена, которую он направил Н. С. Хрущеву вместе с проектом своего доклада на торжественном заседании в Кремле, посвященном 40-летнему юбилею Великой Октябрьской социалистической революции[674]. Первая попытка публично обсудить этот вопрос была предпринята уже в декабре 1957 года на очередном Пленуме ЦК, когда H. С. Хрущев предложил передать ряд важных государственных функций, прежде всего социального обеспечения, в руки ВЦСПС. Однако тогда против этой инициативы выступили многие члены ЦК и ЦРК, в том числе член Президиума и Секретариата ЦК А. И. Кириченко, первый секретарь Ленинградского обкома И. В. Спиридонов, Первый секретарь ЦК ВЛКСМ А. Н. Шелепин, министр соцобеспечения РСФСР Н. А. Муравьева и другие[675].

Но их аргументация никак не вдохновляла H. С. Хрущева и не разделялась им, поскольку он связывал будущее государственного строительства в СССР с утверждением новой модели общенародного государства, в чем зримо видел «преодоление сталинского наследия и возвращение к ленинским истокам». Более того, эта задача не только стала важнейшей идеологической мантрой всей хрущевской эпохи, но и по своей значимости ставилась им самим в один ряд с разоблачением «сталинского культа». Поэтому, обретя «плоть и кровь» в мыслях самого H. С. Хрущева, данная тема заняла одно из центральных мест во всей научной и партийно-идеологической литературе, в том числе в книгах и статьях Ф. М. Бурлацкого, А. П. Бутенко, А. И. Денисова, М. И. Пискотина, А. И. Лепешкина и других хрущевских идеологов[676], особенно в период подготовки и проведения XXII съезда КПСС.

Что касается нового партийного Устава, то, по мнению многих историков, его принятие имело куда более важные политические последствия, чем принятие новой Программы. Данный документ, формально вдохновляемый ленинскими принципами «революционной легальности», «внутрипартийной демократии», «коллективного руководства» и «народного контроля», особо подчеркивал необходимость периодической ротации партийных кадров и руководящих органов на всех уровнях партийного аппарата: от первичных парткомов до Президиума и Секретариата ЦК. На каждых отчетно-выборных собраниях, конференциях и съездах замене подлежала половина членов всех партийных органов до райкомов и горкомов партии включительно, треть состава этих органов — на областном (краевом) и республиканском уровнях и четверть состава — в самом Центральном Комитете партии и его руководящих органах, т. е. в Президиуме и Секретариате ЦК. При этом данное положение Устава было подкреплено дополнительным правилом, которое запрещало избираться в одни и те же партийные органы более определенного количества раз. Хотя, не допуская никаких исключений для первичных и региональных парторганизаций, эти правила предусматривали исключения для всех членов ЦК и Президиума ЦК. Согласно Уставу, члены высших партийных органов, «авторитет которых был единодушно признан всеми членами партии», могли оставаться на своем посту более долгий срок, если при тайном голосовании три четверти голосов подавались за их кандидатуры. Таким образом, новые нормы партийного Устава, призванные обеспечить обновление и омоложение партийных кадров, достигли лишь частичного успеха. На самом деле, быстрая ротация кадров на низших уровнях приводила к ослаблению их авторитета и ставила их в еще большую зависимость от прочно сидящих на своих местах представителей вышестоящих партийных инстанций. Что же касается высших партийных иерархов, то реальная возможность оставаться в высших эшелонах власти де-факто на неограниченный срок только укрепляла их положение во всей номенклатурной обойме. С другой стороны, чтобы набрать большинство в три четверти голосов, позволяющее сохранить им свои посты в высшей властной вертикали, они, будучи заинтересованными в укреплении личной преданности нижестоящей номенклатуры, неизбежно шли навстречу их разным пожеланиям и требованиям. В итоге хрущевская «кадровая реформа» укрепляла отношения личной преданности и фактический застой в верхах, одновременно ставя под угрозу карьеры молодых партийцев, поставленных в прямую зависимость от благорасположения всех вышестоящих партийных чиновников. Таким образом, эта уставная реформа оказалась неспособной ни покончить с консервативным сопротивлением в верхах, ни привлечь на сторону H. С. Хрущева, главного автора этой «реформы», симпатии огромной армии партийных аппаратчиков на местах. Это зримо проявилось ровно через месяц после окончания съезда, когда в конце ноября 1961 года слушатели Высшей партийной школы при ЦК КПСС с плохо скрываемым протестом отреагировали на выступление Ф. Р. Козлова, который в своем докладе вещал им об итогах прошедшего съезда, об «антипартийной группе» и новом Уставе КПСС[677].

Между тем после нескольких дней дискуссии по двум ключевым партийным документам совершенно неожиданно для многих делегатов съезда хрущевские клевреты А. Н. Шелепин, И. В. Спиридонов, П. Н. Демичев и Г. Д. Джавахишвили перевели дискуссию на, казалось бы, давно и хорошо забытую тему — критику «сталинского культа» и разоблачение преступных деяний его «ближайших сообщников», в первых рядах которых вновь замаячили члены разгромленной «антипартийной группы» В. М. Молотов, Г. М. Маленков и Л. М. Каганович, а также неожиданно для многих маршал К. Е. Ворошилов. Причем престарелого, убеленного сединами первого маршала страны, единственного из ближайших сталинских соратников, присутствовавшего на этом помпезном партийном форуме, который уже не очень хорошо соображал и даже слышал, заставили прилюдно каяться и посыпать свою голову пеплом, что выглядело уж совсем омерзительно.

Кстати, вопреки уверениям профессора Р. Г. Пихои[678] о «дозированности антисталинской части» второго хрущевского доклада, с которым тот выступил 27 октября, и отсутствии в нем свойственного ему «потока сознания»», вокруг имени И. В. Сталина вновь устроили разнузданный шабаш. H. С. Хрущев опять