цветных переливающихся тканей. — Вытканы из грив цири́ней, о лучезарные снежные хэн и чань, — с гордостью прибавил посол.

Некоторые представители остальных трех народов эльнарай поспешили скрыть улыбки или бегло многозначительно переглянулись, однако, к счастью, делегация смотрела только на королевский альков, где никто не позволил и мускулу дрогнуть на своем лице.

Истерам нельзя дарить мех любых лисиц, для них это животное неприкосновенно. Правда, и теплая местность позволяет им гораздо менее полагаться на меха. Норды же могли использовать гривы единорогов для дорогих лент, шнуров или бахромы, но поднять на дивное и прекрасное цельбоносное существо руку с целью набрать достаточно грив для целых тканей было за пределами понимания, как и употребление в пищу драконьих яиц, считающихся в Восточных Королевствах лакомством. С другой стороны, восточные однорогие олени — не то же, что северный единорог. Истеры считали этот вопрос давно решенным.

— Благодарим вас и чехванга Под Рассветными Небесами Шио Наро, солнцеподобного Тэ Дан Тори за этот щедрый дар, — чуть быстрее положенного проговорил Алуин, которого столь долгие церемонные речи утомили. — Да не погаснет его очаг. Надеюсь, вам по душе наше торжество.

Вся делегация истеров вновь поклонилась, соблюдая последовательность и строгость движений.

— Мы впечатлены блеском и озарены радостью лучезарного Снежного Двора! — заверил посол.

Молодожены кивнули в ответ, принц сделал рукой великодушный жест:

— Наслаждайтесь.

Потом подходили все желающие поздравить или поднести подарок, от аристократа до простоэльфина. Остальные уже занимали позиции для первого танца. Под ногами эльфов шныряли генеты, кошки, ручные лисы обитателей замка.

Отец Кейрона Кольфар, как окрестили его в Исналоре, приблизился к делегации истеров тотчас, как те оставили свои подарки и поздравления. Он жил в Исналоре скоро сотню зим, однако тоска по Тай Энь Чу и родному языку временами пробуждалась в нем в этом холодном суровом краю. Послы с любопытством разглядывали одноплеменника в норских одеждах изумрудно-алых цветов дома его северной жены, отмечали металлические бусины в угольно-черных волосах, которые он все же собирал по родному обычаю в замысловатый высокий хвост. Изумляли послов шрамы, покрывающие руки Кольфара, как рваные бледные перчатки. Что могло оставить столь странные следы?

Едва ли не более захватывающим зрелищем, чем свадьба, стал для истеров Кейрон. Они стояли так близко от музыкантов, как только позволял такт, и разглядывали его, словно невиданного зверя. У юноши были их глаза, а в скулах угадывались восточные, загадочные мотивы, но сочетание этих черт с волосами цвета густого меда поражало их. Только хорошо знавшие придворного менестреля могли отметить, что неприятно ему столь бесцеремонное внимание. Обращаясь к Кольфару, снедаемые любопытством послы едва не указывали на его сына жестами.

Воспитание предписывало восточным эльфам подходить к вопросам через витиеватые фразы, всевозможные проявления вежливости и наводящие рассказы, в отличие от нордов, порой обескураживающих прямотой и своих западных или сумеречных собратьев. Беседа обещала стать долгой. Даже если Кольфар не пожелает вспоминать, как получил здесь свои шрамы. Нечленораздельным птичьим щебетом звучал для остальных увлеченный говор истеров.

Как многие, Наль остался сидеть, пока со столов не пропали все блюда и бутыли. Айслин на своем месте беспокойно крошила в тарелку медовый пряник в виде оленя. К ней склонился Эйверет, и юноша отвернулся в зал, прикидывая, когда будет прилично покинуть пир. В голове шумело, но это приносило весьма слабое облегчение.

Среди танцующих показался тайр-лорд Тироль. Тот просто не видел остальных, ведь с ним была его Эльтейя. Каждый раз, когда сгорбленные плечи его поникали от немощи и уныния, она вновь давала ему почувствовать себя красивым, любимым и желанным. Канцлер Сельвер застыл у стены, позабыв о кубке тарглинта в руке. Он старался и не мог не замечать среди гостей ту, что потерял, не обретя.

Перебор струн арфы, и в сердце будто повернулся кинжал. Разумеется, кузену Кейрону неведомо, как после Дня совершеннолетия только обещавшиеся друг другу Наль и Амаранта бежали по утреннему Фальрунну, держась за руки, задыхаясь от переполнявшего их счастья, и как остались они с сияющими глазами танцевать на небольшой площади и слушать неизвестного менестреля. Баллада эта, «Встреча в Старшем Лесу», имела две основных версии, и именно вторую начал сейчас Кейрон. Здесь рассказывалось о человеческом юноше, который, увлекаемый охотничьим азартом, зашел в самую дальнюю чащу и увидал собиравшую ягоды эльфийскую деву, что красотой и грацией поразила его в самое сердце. Он осмелился выйти из засады и просить ее руки, однако та качает головой и просит сперва выполнить ее задания.

Песню часто исполняли дуэтом. Сейчас Кейрону отвечал нежный, холодный и сильный, как прорезающий скалу горный ручей, голос эльнайри из королевских музыкантов. Песня лилась из уст Кейрона, сопровождаемая звуками арфы, а вместе с арфой трепетали струны души Наля.

— Постой же, прекрасная дева

Твой лик благороден и бел

Глаза твои — ясное небо

Ужель это ты, мой удел?

Пойдем же, пойдем же со мною

Зеленой дорогой лесной

Всю жизнь проведу я с тобою

Ты станешь моею женой

Кейрон не просто пел, он проживал каждое слово, пропуская через свою душу. На следующий день он будет отрешен и выжат, но теперь лицо его дышало вдохновением, а среди танцующих будто тянулись призрачные еловые ветви, двигались две почти незримые фигуры — одна делает шаг вперед с пораженно опущенным в руках луком и с колчаном стрел за плечами, другая ставит на землю плетеную корзину, перекидывает за спину длинную свободную светлую косу.

Эльнайри к нему обернулась

И тихо качает главой

И будто едва улыбнулась

В глазах ее блеск ледяной:

— Приведешь ли мне единорога

Из темной чащи лесной?

Тогда — кто знает? Быть может,

Смогу я пойти за тобой

Он говорит: — Хорошо же

Дебри, реки и горы пройду

Мое сердце мне в этом поможет

Единорога тебе приведу

— Жемчужину ли мне достанешь

Из суровой пучины морской?

Тогда, быть может — кто знает?

Смогу я остаться с тобой

Тот отвечает: — Что же,

Плавать выучусь, в воду войду

И жемчужину в цвет твоей кожи

Для тебя в синем море найду

— Нарвать колокольчиков сможешь

Мне из леса глубокой зимой?

Тогда — кто знает? Быть может,

Стану твоею женой

И он, опечален горько

Качает своей головой:

— Я просьбу бы выполнил, только

В лесу нет цветов зимой

— Как лето зиму не может

В годичном кругу повстречать

Так и любви нашей тоже –

Увы, никогда не бывать

Мне все у вас будет чуждо

Мне придется тебя пережить

На века,