однако! – сказал он и от Хвостова не отвернулся, решил все-таки провести его в дамки. – На раз-два не получилось, но это еще ничего не значит, – заявил он, продолжая ковыряться в носу, – есть еще ходы три и четыре. Этот толстяк обязательно должен выйти в дамки. Он мне нужен!

Узнав, что Распутин часто засиживается до утра в «Вилле Роде», Хвостов приехал туда. Гришки в общем зале не было, он сидел в кабинете. Хвостов пробовал сунуться туда, но его не пустили.

Покашляв в кулак, Хвостов скромно сел под пальму, за неприбранный столик.

В Думе Хвостов вел себя тихо, на трибуну, чтобы «отметиться» с речью, не рвался, готовился к решающим дням, когда он потрясет собравшихся блестящим выступлением и течение понесет его во власть, к вершине славы, к министерскому портфелю, а Гришка… Гришка Распутин в этом ему подсобит. Если, конечно, не обманет, не забудет.

А обмануть его «старец» не должен – ведь ему очень нужен свой человек в главном эмвэдэшном кресле, потому что тучи над распутинской головой сгущаются слишком часто, это Хвостов чувствовал очень хорошо. Ощущения его подкреплялись тем, что ему доводилось слышать про Распутина в Государственной думе.

Настал день, когда Хвостов решил, что пора всплывать на поверхность. Он выступил в Думе с речью. Да с какой! Думские залы давно не слышали таких оглушающих аплодисментов. Хвостов выступил против засилия немецкой промышленности <cм. Комментарии, – Стр. 362…засилия немецкой промышленности…> в промышленности российской, в частности – в электрической, готовившей для фронта дистанционные трубки и запальники для снарядов. Ни дистанционных трубок, ни запальников не хватало – заводы, контролируемые немцами, их просто старались не выпускать…

С одной стороны, это был удар по царице-немке, боком, слабым рикошетом – по Распутину, а с другой стороны… с другой стороны, означало, что он вышел на короткую прямую в борьбе за министерское кресло. И Распутин ему в этом поможет – поможет, никуда не денется, у него просто выхода нет, и у царя выхода нет. Есть только одно – поставить во главе Министерства внутренних дел патриотически настроенного человека Хвостова.

Признанный думский оратор Пуришкевич подошел к Хвостову, уважительно блеснул крохотными стеклышками пенсне.

– Склоняю перед вами голову, коллега, вы выступили блестяще! О чем предполагаете выступать в следующий раз?

– О хвостах! – не задумываясь, ответил Хвостов, усмехнулся весело: слово «хвост» было созвучно с его фамилией, он словно бы издевался на самим собою.

Пуришкевич это понял, оценил и дружелюбно улыбнулся в ответ:

– Очень своевременно!

Хвостами в российской столице в ту пору начали называть длинные очереди, выстраивающиеся у продуктовых магазинов, – иногда цепочки людей с авоськами и клеенчатыми сумками в руках составляли по нескольку сот метров, эти позорные хвосты надо было ликвидировать.

– Думаю, что успех у вашей второй речи будет такой же оглушающий, как и у первой, – сказал Пуришкевич и поклонился. – Желаю удачи!

Все, Хвостов всплыл, Хвостов стал известен настолько, что всплытие его засекли даже в Царском Селе.

В «Вилле Роде» в одиночестве он сидел недолго – вскоре его увидели уже за столом Распутина. Это был признак того, что «старец» поддерживал Хвостова.

Прошло еще немного времени, и царица послала Николаю на фронт письмо – тот безвыездно находился теперь в Ставке, – где черным по белому было написано: «Тебе нужен энергичный министр внутренних дел…» – и сделала намек на Хвостова: лучше, мол, не найти. В тот же день, когда царь получил это письмо на фронте, с Хвостовым повидалась Вырубова.

Фрейлина, едва оправившаяся после катастрофы, еще толком не научившаяся передвигаться на костылях, уже с головой влезла в государственные дела – она стала играть роль своеобразного начальника отдела кадров при царице и Распутине – одного на двоих, общего. Хвостов успешно прошел чистилище у Вырубовой и был представлен Александре Федоровне.

Это было последнее испытание перед назначением на пост. Когда Хвостов появился у царицы, та листала тексты его речей в Государственной думе – о немецких перегибах в русской электронной промышленности, когда из-за сущей ерунды сотни тысяч, миллионы снарядов оставались лежать кучей обычного железного лома на заводах, а фронт оказывался оголенным из-за нехватки боеприпасов, а также об отсутствии в Петрограде хлеба и дров и ужасающей дороговизне мяса.

Царица двумя пальцами подняла несколько листков и с болью спросила Хвостова:

– Нужно ли было вам все это ворошить? Люди и без того обозлены…

– Нужно! – убежденно воскликнул Хвостов. – Если бы это сделал не я, то сделал бы другой человек, более жесткий, настроенный к вам и самодержцу плохо, а к царскому строю, извините, – радикально. Таких людей у нас ныне полным-полно. А я… Меня я прошу считать своим другом, и я выступил как друг. Выступил бы другой человек – все сказал бы по-другому.

Царица задумалась на несколько минут, потом согласно наклонила голову:

– Пожалуй, вы правы!

– Моя критика – это не критика вовсе. – Хвостов улыбнулся подкупающе, ласково, – это завуалированная похвала, это нежное поглаживание по спине…

Хвостов пришелся по нраву и царице, о чем она не замедлила сообщить мужу в Ставку: «Как было бы хорошо, если бы ты мог повидать Хвостова…» Финишная прямая, отделявшая бывшего нижегородского губернатора от министерского кресла, резко сократилась.

Через несколько дней Хвостов вызвал из-под Орла свою жену. Образ жизни он начал вести такой, чтобы все видели: достойнейший на свете живет человек! Не пьет, не курит, в «Вилле Роде» больше не появляется. Министерский портфель уже был у него в руках, Хвостов чувствовал приятную тяжесть этой почетной ноши и довольно улыбался.

Но это еще не все, это не финиш – к такому выводу пришел Хвостов, – политическая карьера только начинается; заняв место министра внутренних дел, он должен будет думать уже о другом кресле – кресле премьера. Портфель председателя Совета министров России – вот достойная цель!

Когда же он станет премьером, то непременно уберет со сцены свидетеля своего же успеха – свидетеля и помощника, этого варнака в пахнущих плохим дегтем сапогах, он превратит Распутина в пыль. Таковы законы жестокой игры, он обязан будет это сделать. Впрочем, нет, Распутина он превратит в пыль еще до того, до премьерского кресла, «старец», с его грязными ногтями, с уродливой шишкой, вылезающей из-под волос, с отталкивающими манерами и лапотной речью, вызывал у него омерзение.

Человек же, который параллельно с Хвостовым стремился занять кресло его ближайшего заместителя, Степан Петрович Белецкий, вынашивал другой план сесть на вторую роль в Министерстве внутренних дел и очень быстро столкнуть шефа со стула, переместиться на его место, чтобы никакими Хвостовыми в министерстве не пахло.

И собирался он сделать это также с помощью Распутина, вот ведь недаром говорят: «Пути Господни неисповедимы». Прелюбопытнейшая получалась картинка.

Вскоре царица послала мужу новое письмо: «Хвостов меня освежил, я жаждала наконец увидеть человека, а тут я его видела и слышала. Вы оба вместе поддерживали бы друг друга…»

Следом пошло еще одно