Тогда король, видя случившееся, подумал, не красота ли лица Порциеллы наложила секвестр на его руку, что он не смог ее заколоть, как сделал со многими другими. Он решил, что «и одного дурака в доме хватит»[462] и не обязательно омывать в крови девушки орудие смерти после того, как он омыл в ней инструмент жизни; она вполне может умереть и замурованной в одном из чуланов под крышей замка. Так он и сделал: замуровал ее, отчаянно рыдавшую, меж четырех стен, не оставив ни пищи, ни питья, чтобы она отмучилась поскорее.

Птичка через малую щель под крышей влетела к Порциелле и, видя ее на грани жизни и смерти, стала утешать человеческим языком, убеждая ободриться, ибо в отплату за ее доброе дело она готова и кровь свою пролить. И видя, что бедная девушка тает от голода, вылетела наружу и принесла ей остро наточенный нож, который вытащила из королевского сундука, чтобы Порциелла проделала под потолком отверстие со стороны кухни, откуда птичка могла бы каждый день приносить ей какую-нибудь пищу.

Трудясь немалое время, Порциелла проковыряла порядочное отверстие, а когда повар ушел с ведром по воду, птичка влетела в кухню и унесла еще теплого зажаренного цыпленка, а потом, не зная, как принести питья, залетела в кладовку, где были подвешены прекрасные виноградные грозди, и взяла самую лучшую; и так делала много дней. При этом девушка попросила птичку никому не рассказывать о ней, кроме случая, если найдется верный способ к ее освобождению.

Оставшись беременной от короля, она через положенное время родила хорошенького мальчика, которого вскармливала молоком и растила с неустанной помощью птички. И когда он чуть подрос, птичка посоветовала Порциелле расширить дырку и отодрать несколько жердей от кровли, чтобы Миуччо (как звали мальчика) мог пролезть и спуститься на веревке, которую принесла птичка; а когда он вылезет, положить жерди на прежнее место, чтобы не было видно, откуда он спустился.

Порциелла сделала все, как сказала птичка, и, строго наказав сыну не говорить никому, кто он и откуда пришел, спустила его по веревке вниз, пока повара не было на месте. Тот вернулся и, обнаружив мальчика, спросил его, кто он, откуда взялся и чего ему здесь надо; и Миуччо, помня матушкин наказ, ответил, что он сирота, потерялся в лесу и ищет, кто бы принял его в дом.

Во время разговора в поварню зашел придворный, бывший распорядителем королевских обедов, и, увидав бойкого и смышленого мальчика, подумал, что из него мог бы выйти придворный паж, и привел его к королю. Мальчик в самом деле до того был хорош собой и приятен в обхождении, что сразу понравился королю, который принял его на службу как пажа, а в сердце — как сына и велел, чтобы его учили всему, чему пристойно учить рыцаря. И когда он вырос, то стал самым лучшим из придворных, и король любил его больше всех — намного больше, чем пасынка, которого имел от королевы.

И та, возненавидев Миуччо, стала думать, как от него избавиться. Но сколько ни рыли перед ним рвы зависть и зложелательство королевы, столько же мостили ему дорогу милости и благоволения короля. Тогда она решила налить мыла на ступени его удачи, чтобы он поскользнулся и полетел вниз. Однажды вечером, когда король с королевой, приведя свои инструменты в доброе созвучие, играли музыку приятной болтовни, королева сказала мужу, будто Миуччо хвалился выстроить на воздухе три замка. Король, будучи любопытен и желая угодить жене, утром — когда Луна, учительница теней, ради праздника Солнца распустила школяров на отдых — велел призвать Миуччо и сказал, чтобы он каким угодно способом выстроил эти замки, коль хвалился, а если не выстроит, его самого подвесят болтать в воздухе ногами.

Выслушав его, Миуччо пришел к себе в комнату и принялся горько плакать над тем, из сколь хрупкого стекла выдувается господская любовь и как скоротечны господские милости. Когда он сидел так, проливая обильные слезы, внезапно явилась перед ним птичка и сказала ему: «Ободрись сердцем, Миуччо, и не бойся, ведь я с тобой. Если надо, я тебя хоть из огня вытащу». Она научила его запастись картоном и клеем и сделать три больших замка; а когда они были готовы, призвала трех огромных грифов и каждому из них велела привязать к шее по замку. Пока грифы парили высоко в небе, Миуччо позвал короля, который пришел со всем двором полюбоваться на зрелище. Увидев, на что способен Миуччо, он стал любить его больше прежнего и одаривать лаской невиданной, чем прибавил снегу к зависти королевы и огня к ее злобе. От неудачи она дошла до того, что и по утрам просыпаясь, и по вечерам засыпая, мечтала[463] лишь об одном, как бы вытащить эту соринку из глаза. Прошло некоторое время, и она сказала королю: «Муж мой, настало время вернуть нам былое величие и прежние удовольствия. Ибо Миуччо вызывался ослепить колдунью и платой ее глаз выкупить для нас потерянную власть».

Король, задетый за живое, тут же велел кликнуть Миуччо и сказал ему: «Я весьма удивлен, что в ответ на всю мою любовь и милость ты, будучи в состоянии вернуть мне трон, с которого я свергнут, остаешься в праздности и ничего не делаешь, чтобы вырвать меня из этого убожества. Разве тебе не стыдно видеть, что я изгнан из дворца в лес, из столицы — в этот дрянной замок и, некогда владевший многочисленным народом, довольствуюсь горсткой слуг, которые еле умеют хлеб нарезать да суп в миску налить. Итак, если не желаешь мне зла, поспеши ослепить колдунью, которая отняла мое достояние; ибо, закрыв ее лавочки, ты откроешь путь к возвращению моего величия; угасив эти фонари, вновь зажжешь угасшую и почерневшую лампу моей чести!»

Миуччо открыл только рот, желая сказать, что его оговорили или с кем-то спутали, ибо он не ворон, чтобы выклевывать глаза, и не чистильщик отхожих мест, чтобы пробивать протоки; но король оборвал его: «Молчать! Так хочу — и так будет! И знай, что в меняльной лавке моей головы уже готовы весы: на одной чашке награда, коль исполнишь долг, а на другой — кара, коль ослушаешься приказа».

Миуччо, готовый едва ли не биться головой на камни, оставленный на произвол человека, за которого если какая мать дочку отдаст, горе ей будет великое, — забился в дальний угол дворца и зарыдал над своей долей. Тогда птичка, подлетев к нему, сказала: «Как так можно, Миуччо, что ты каждый раз готов утонуть в стакане воды? Если бы меня убили, плакал бы ты так на моих похоронах? Или не знаешь, что я больше думаю о тебе, чем о себе самой? Не распускай-ка нюни, а пойдем за мной, и гляди, что буду делать».

Она полетела в лес и принялась щебетать, пока на ее зов не слетелось множество птиц. И тому из них, кто вызовется выклевать глаза колдунье, она обещала выдать охранную грамоту от когтей ястребов и коршунов и гарантию неприкосновенности от ружей, луков и арбалетов охотников и от силков мальчишек.

И нашлась среди птиц ласточка, которая свила гнездо под стропилами королевского дворца и ненавидела колдунью за то, что она, занимаясь своими проклятыми чарами, прогоняла ее едким дымом. Ища способа отплатить, а заодно и получить обещанную награду, она вызвалась на дело и молнией полетела в город. Влетев в королевский дворец, она застала колдунью лежащей на мягкой постели; две девушки-служанки обмахивали ее опахалами. Ласточка мгновенно слетела вниз, капнула пометом в глаза колдунье и в один миг лишила ее зрения. И та, среди ясного дня погрузившись во тьму ночи и зная, что с закрытием таможни глаз и всем ее махинациям с королевством настает конец, испустила вопли, как душа, мучимая в аду, бросила скипетр и скрылась в какой-то пещере, где билась о камни головой, пока не кончились ее дни.