ничего не вышло. Пришел я в место назначенное, а там-то меня уже ждали. Оказалось, что у друга моего давнего по линии жены связи имеются, до самого князя Багратиона доходят. Под предлогом того, что дуэли нынче запрещены, меня и арестовали. Интересно то, что никто, кроме нескольких человек и этой охраны, не знает, что я здесь, ибо все доказательства основаны лишь на словах одного бесчестного человека.

– Сожалею… Я тоже на себе испытала всю силу человеческой лжи. Посредством одной такой лжи я чуть не лишилась жизни.

– Вы какая-то другая, – вдруг сказал Степан Аркадьевич, поправив усы.

– Что?

– Нет, эм… в хорошем смысле! Вы так молоды, но ваши слова и взгляд говорят совершенно об обратном.

– Наверное, я должна сказать «спасибо».

– Как знаете. Ну да ладно! Вижу, что устали, да и напуганы, поди, страсть как. Я лягу здесь, а вы на ту кровать.

– Но ведь это я вас стесняю, а не наоборот.

– Глупости. В такой компании куда веселее. Я лишь могу догадываться, какие неудобства доставляю вам своим присутствием. И, прошу меня извинить, знаю, что звучит непристойно, но ежели вам по нужде отойти нужно, только скажите! Забьюсь в угол, закрою уши и глаза, только бы не смущались.

– Почему вы так добры?

Этот вопрос показался Степану Аркадьевичу слишком странным. Он развёл руками и, выдержав паузу, ответил:

– В первую очередь, мы – люди.

Глава 21

Второй шанс

Клэр видела сон. Тот же сон, что и месяцами ранее. Поле, кругом дым. На земле, куда ни глянь, лежат убитые солдаты. Крики, стоны и вопли постепенно сменяются тишиной. Затем снова раздаётся свист пуль и грохот долетающих снарядов. Клэр идёт по этому полю, со страхом вглядываясь в изувеченные тела. К её сапогам липнет пропитанная кровью грязь.

Она ищет Мишеля. На её пути возникает источающий свет образ бабушки, который сурово указывает, где его искать. Когда Клэр решается заговорить с Элжирой, та тут же растворяется воздухе. Пытаясь обходить странные тела, она, наконец, видит своего любимого. Ни её крик, ни попытки привести его в чувство не могут разбудить лежащего с раной в груди Мишеля.

В следующее мгновение она и сама падает на землю: жгучая боль парализует её тело.

Клэр застряла где-то между сном и пробуждением. Она слышала шорох вокруг. Образовавшийся вакуум душил её. Сдавливал грудь. Наконец она проснулась, вскочила на месте и с ужасом закричала. Степан Аркадьевич тут же оказался рядом с ней и изо всех сил попытался успокоить. Его дрожащие руки обвили её. Прижали к себе, как дорогого сердцу ребёнка.

– Тсс! Тихо, ты чего, голубушка! Всё хорошо! Ну будет, будет! Всё хорошо, хорошо! Тсс, – повторял он снова и снова, слегка покачивая её взад-вперёд.

– Я… я… умерла! Я умерла!

– Что? Нет! Ты живее всех живых, голуба! Это сон был!

С лица Клэр стекали капли пота. Пробудившись ото сна, она по-прежнему чувствовала жгучую боль в области груди.

– Это место! Оно наводит на меня ужас. Нам нужно выбраться.

– Что ты такое говоришь? Как ты предлагаешь выбраться?

– Не знаю!

– Прежде у меня был приятель, который служил в этом месте. Если ему кто доложил о новых заключённых, вероятно, он что-нибудь придумает. Но шансы крайне малы.

Этой ночью Клэр больше не смогла уснуть. День тянулся, минуты превращались в часы. Общество Степана Аркадьевича придавало ей смелости, но вместе с тем создавало напряжение, которое она как женщина переносила с трудом. Быть может, если бы камера позволяла хоть на время скрыться из поля его зрения, было бы гораздо проще. Вместо этого Клэр чувствовала, как под давлением замкнутого пространства в голове появляются дурные и необъяснимые мысли. Её постепенно одолевали кратковременные приступы паники, депрессия и потеря ориентации.

Следующей ночью Клэр раздражённо перебирала пальцами раскиданную на полу солому, ломая её на мелкие кусочки: это завораживало. Вдруг она резко встала, слегка напугав Степана Аркадьевича, и, размахивая руками, принялась ходить взад и вперёд.

– Нет! Это невыносимо! Император собрался держать меня здесь вечно?! Или в его планы входит, чтобы я на коленях умоляла его о прощении?

– Ты чересчур вспыльчива. Нужно просто подождать…

– Как долго ждать?! Вы же сами не знаете. Мы здесь уже целую вечность!

– Если сдашься сейчас и не возьмёшь себя в руки, значит, ты слаба. Значит, не сможешь перенести испытания, уготованные судьбой. Жизнь – это ведь не только балы, банкеты и празднества. Если ты будешь спокойна, то и голова будет думать рассудительнее. А с холодной головой человек может заметить то, что в гневе не способен. Тебя вот хоть взять. Если бы ты успокоилась, то, верно, заметила бы, что караул уже несколько часов не проходил мимо нашей камеры.

– И что же с того?

Степан Аркадьевич расстроенно вздохнул, указав Клэр на её несообразительность:

– Караул обязан в течение часа или двух обходить камеры. Если их нет, то, вероятнее всего, они чем-то другим заняты, или?

– Или ваш старый знакомый знает, что вы здесь, и пытается вам помочь?

– Вот видишь, голуба, нет худа без добра, – улыбнулся он и довольно засветился от радости.

– Я действительно за своим страхом этого не заметила.

– Человек на то и человек, что, с какой стороны ни подойди, натура слабая и хрупкая. Нам вон у зверя поучиться бы следовало. Взять волка, к примеру. Пусть он от охотников бежит, но в момент, когда охотник уже загнал его, волк никогда не сдаётся и при хорошем раскладе ещё и выходит победителем. А всё потому, что в нужный момент усмиряет свой страх. Все боятся, а люди без страха либо блаженны, либо жестоки и очень опасны.

– Спасибо вам, Степан Аркадьевич. – Клэр чувствовала исходящую от малознакомого человека поддержку, но, к своему стыду, не переставала искать в этом какой-то подвох. Каждое его приободряющее слово создавало у неё ощущение тепла и уюта. Однако скользкая подозрительность во всём, переданная Клэр императором Александром, уже очень глубоко засела внутри.

– За что, голубушка?

– Ну как? За мудрые советы, конечно же.

– Ха-ха-ха, – его кадык дёрнулся от смеха, – с мудрецами меня прежде ещё никто не сравнивал. Но то верно, что ничем, кроме жизненного опыта, я поделиться не могу.

Их разговор прервался, как только оба услышали шорох за дверью. По полу скользнула чёрная тень, и они одновременно взглянули на неё. Несколько ловких и почти бесшумных поворотов ключа, и в двери показался кругловатый мужчина моложе Степана Аркадьевича на пару лет.

– Степан?

– Павлуша, сударик, ты ли?

– Истинно я! Вот, узнал, что тебя сюда без приказа