в своих убытках; Кеннет Лэй сохранял оптимизм в отношении перспектив компании вплоть до того момента, когда шесть недель спустя было объявлено о банкротстве. Он с помощниками полетел в Нью-Йорк для подачи документов – разумеется, на собственном самолете компании, а остановился в отеле «Фор сизонс»728.

Как и в случае с Национальным городским банком Чарли Митчелла, крах затронул в первую очередь рядовых сотрудников компании, которых руководство побуждало покупать акции на сбережения из пенсионных вкладов: в 2005 году, например, двадцать тысяч бывших сотрудников «Энрон» получили коллективный иск в размере 85 миллионов долларов фактических убытков, хотя последние, по оценкам, исчислялись миллиардами. (Деньги на погашение изымались у страховых и банковских фирм, а не списывались со счетов давно переставшей существовать «Энрон»729.)

При этом пострадавшим сотрудникам целый месяц запрещалось продавать акции из состава их пенсионных вкладов, якобы вследствие непрерывного изменения стоимости бумаг во время резкого падения цен на акции. С другой стороны, высшее руководство «Энрон» дружно избавилось от акций накануне краха: Скиллинг выручил за свою долю 71 миллион долларов. Когда «Дайнерджи», другая коммунальная компания, предложила спасти «Энрон», руководители последней потребовали бонусов и выплат на общую сумму более 100 миллионов долларов, в основном для Лэя; «Дайнерджи» отказалась от сделки730.

В отличие от историй Бланта, Хадсона и Митчелла здесь справедливость восторжествовала: несколько руководителей «Энрон», включая Скиллинга и Фастоу, отбыли тюремное заключение (одиннадцать и шесть лет соответственно), а Лэй умер от сердечного приступа незадолго до вынесения приговора.

История «Энрон», наряду с аналогичными скандалами той эпохи (вспомним «Тайко интернешнл» Денниса Козловски и «Уорлдком» Бернарда Эбберса [186]), были звеньями длинной цепочки бухгалтерских манипуляций, порожденных обилием двусмысленностей в законодательстве.

В 1993 году, стремясь обуздать чрезмерные финансовые аппетиты корпоративного топ-менеджмента, Внутренняя налоговая служба США ограничила налоговый вычет по зарплатам руководителей суммой в 1 миллион долларов; это заставило менеджеров обратить внимание на опционы, которые дорожали по мере повышения стоимости акций. Теоретически оплата опционами уравнивала положение руководителей и акционеров, но, словно иллюстрируя классический пример закона непредвиденных последствий, такая оплата побуждает руководителей подтасовывать квартальные показатели прибыли, чтобы продемонстрировать постоянный и надежный рост доходности.

При прочих равных условиях и среднем уровне прибыли небольшие колебания в цене от квартала к кварталу делают акции более дорогими. Так как реальные корпоративные доходы колеблются очень сильно, это сомнительное «управление» отчетами о прибылях и убытках оказалось слишком заманчивым для многих руководителей, которые вносили «коррективы» в методику бухгалтерского учета.

Воплощением этой легальной, но грязной практики стала компания «Дженерал электрик», которая перебрасывала неизбежные случайные убытки, свойственные любой нормально функционирующей промышленной империи, из одного квартала в другой, чтобы создать видимость плавного и надежного роста прибыли731. Автор этой методики Джек Уэлч не делал ничего необычного, не говоря уже о мошенничестве. Наоборот, финансовая и популярная пресса восхваляла его как нового Томаса Эдисона.

Тем не менее нелишним будет повторить, что пузыри фондового рынка, возникшие из-за внедрения предыдущих революционных технологий – железной дороги в девятнадцатом столетии, радио и автомобилей в начале двадцатого века, – обеспечивали свободный приток капитала, который питал экономику и повышал благосостояние общества. То же самое можно сказать об интернет-пузыре 1990-х годов.

Даже если учитывать непроизводственные компании с нижнего уровня пирамиды, такие как «Вебвэн», и откровенно мошеннические компании ниже, как та же «Энрон», неисчислимые онлайн-выгоды для познания, развлечений, торговли и банковского дела стали плодами инвестиций в «бурные девяностые», пусть большинство из этих инвестиций обернулось убытками. Значит, не будет большой натяжкой признать инвесторов в финансовые пузыри вынужденными филантропами, этакими акулами капитализма, которые бессознательно и трагически жертвуют своим богатством ради общего блага.

* * *

К концу двадцатого столетия крупные инвестиционные банки и люди, выпускавшие акции и облигации новых и существующих компаний, стали главными творцами пузырей. Пионером в этой области выступил финансист Джей Гулд, еще в годы гражданской войны торговавший государственными облигациями ради финансирования армии Севера. После краха 1929 года «комиссия Пекоры» временно прикрыла сомнительную инвестиционно-банковскую деятельность Чарли Митчелла, и был принят закон Гласса-Стиголла (1933), отделивший инвестиционный банкинг от коммерческого: обычным банкам запретили выпускать акции и облигации, а инвестиционным банкам отныне возбранялось принимать вклады и выдавать кредиты гражданам.

В последующие десятилетия усилиями лоббистов от инвестиционных банков многие положения закона Гласса-Стиголла постепенно забылись. А в итоге стараниями республиканских законодателей и поборников свободного рынка, таких как Фил Грэмм [187], и с согласия податливого президента-демократа Билла Клинтона этот закон был отменен в 1999 году – на пике очередного пузыря.

В разгар технологического пузыря инвестиционные банки увеличили выпуск акций новых компаний, а широкая публика, зачарованная браузером «Нетскейп» и возможностью выхода в Интернет на скоростях, в десять тысяч раз медленнее современного широкополосного соединения, не нуждалась в дополнительных обоснованиях для покупки этих акций. Основатели компании «Нетскейп» Марк Андриссен и Джим Кларк узнали, что компьютерный гигант «Майкрософт» разрабатывает собственный браузер, а потому быстро провели первичное публичное размещение акций своей компании.

Закон Гласса-Стиголла вынудил компанию «Морган», которая в 1920-х годах стремилась соблюдать правила, отделиться от инвестиционного направления и превратиться в компанию «Морган Стэнли». А в 1990-х годах «Морган Стэнли», уже в статусе крупнейшего эмитента новых акций, участвовала в первичном размещении акций «Нетскейп» (это было самое яркое и броское событие в эпоху пузыря доткомов).

Прежде надежный бастион богатства и привилегий истеблишмента, компания «Морган Стэнли» изменилась. Один из ее руководителей Фрэнк Кваттроне, потомок итальянских иммигрантов, говоривший с сильным акцентом, приобрел акции компании «Сиско», крупного производителя магистрального оборудования для Интернета. При начале торгов акциями «Нетскейп» 9 августа 1995 года он выказал себя достойным преемником Чарли Митчелла (подобно Митчеллу Кваттроне едва избежал тюремного заключения после череды судебных процессов, в том числе по обвинительному приговору – позже отмененному благодаря апелляции – за препятствование суду и фальсификации показаний свидетелей обвинения).

Главный вопрос, который волновал Кваттроне, Кларка, Андриссена и Джима Барксдейла, только что приглашенного на должность генерального директора «Нетскейп», звучал так: сколько инвесторы должны платить за акции компании? Правильная оценка при первичном размещении акций – это настоящее искусство. В идеале для поддержания энтузиазма публики акции должны «взлетать» в стоимости уже в первый день торгов; но если назначенная цена будет слишком высокой, это может отпугнуть розничных инвесторов и приведет к падению в первый же торговый день, а при слишком низкой начальной цене компанию и ее основателей попросту проигнорируют. В общем, цену выставили в 28 долларов за акцию, так что совокупная оценка компании составила приблизительно миллиард долларов. Когда начались торги, все четверо менеджеров затаили дыхание.

Спрос на акции был настолько высок, что в 9.30 утра трейдеры «Морган Стэнли» в Нью-Йорке еще не нащупали разумную цену. Одна брокерская фирма