* * *

К концу двадцатого столетия третий «патофизиологический фактор» пузырей, то есть поколенческая финансовая амнезия, развивался уже на протяжении нескольких десятилетий. «Медвежий» рынок 1929–1932 годов настолько разрушил семейное и институциональное богатство страны и настолько отложился в коллективном знании, что многие десятилетия инвесторы отказывались считать покупку акций разумным вложением средств; например, еще в 1945 году (это первая дата, по которой имеются надежные статистические данные) на каждый доллар индивидуальных инвестиций, в значительной степени состоявших из сбережений богатых американцев, в среднем приходилось всего 30 центов в акциях, и крайне редко корпоративные пенсионные фонды соглашались приобретать значительные объемы акций.

Хотя лишь около 10 процентов американцев владели акциями и непосредственно пострадали от «медвежьего» рынка 1929–1932 годов, последующая Великая депрессия не обошла стороной никого701. Ныне почти все американцы старшего возраста могут вспомнить личную историю, связанную с депрессией (в случае автора это привычка его матери бережно упаковывать и уносить с собой стебельки недоеденной спаржи из ресторана). Для миллионов американцев по-прежнему яркие воспоминания о жестоком периоде 1929–1932 годов уменьшали привлекательность акций, и так мыслило минимум одно поколение.

В конце 1950-х – начале 1960-х годов возник было спонтанный биржевой пузырь, связанный с внедрением в производство полупроводниковых транзисторов, изобретенных несколькими десятилетиями ранее группой ученых из компании «Белл лэбс» во главе с физиком Уильямом Шокли (это изобретение повлекло за собой лавину все более миниатюрных и эффективных электронных устройств). К 1959 году упоминание о «-тронике» в названиях компаний начало стимулировать общественный интерес и повышать курс акций; аналогичная картина наблюдалась с доткомами поколение спустя. Производитель фонографов и виниловых пластинок, компания «Америкен мьюзикал гилд», стал публичной компанией и семикратно вырос в цене, просто сменив свое название на «Спейс-трон» [180]. Упомяну навскидку ряд других громких корпоративных названий той эпохи – «Астрон», «Вулкатрон», группу названий с окончанием на «-соникс», среди которых особое место занимала компания «Пауэртрон ультрасоникс». Инвестиционные банки научились отдавать предпочтение инсайдерам с крупными пакетами акций и одновременно ограничивали спрос со стороны широкой публики, тем самым подпитывая общественный энтузиазм; все закончилось в 1962 году, когда, как и почти во всех предыдущих пузырях, ситуацию переломили нетерпеливые покупатели702.

Мания «-троники» затронула лишь фрагмент фондового рынка, а поскольку в ту пору относительно немногие американцы владели акциями, она не оставила неизгладимого впечатления в общественной памяти703. К 1990-м годам среднего американского гражданина уже два поколения отделяло от последнего общенационального кризиса. Когда же таковой случился снова, всего три крошечные группы, как выяснилось, располагали способами его распознать: это пожилые инвесторы с крепкой памятью, историки экономики; и те, кто прочитал, усвоил и вызубрил уроки первых трех глав книги Маккея «Распространенные массовые заблуждения».

* * *

Техническая мания 1990-х годов наглядно продемонстрировала и четвертый «патофизиологический фактор» пузыря, а именно отказ от традиционных критериев оценки акций. Даже самые крупные компании конца 1920-х годов обеспечивали солидный поток прибыли, и все они, кроме нескольких «высокотехнологичных» компаний (в первую очередь речь об RCA и «Ремингтон Рэнд»), приносили акционерам неплохие дивиденды704. Напротив, в 1990-х годах лишь горстка новых технологических компаний обеспечивала доходность, достаточную для компенсации щедрых расходов на персонал и оборудование. Что касается дивидендов, технологические инвесторы видели в них «диковинный отзвук» далекой эпохи хлыстов и крокета; до сколько-нибудь внятной прибыли оставалось больше десяти лет. Компания «Майкрософт», которая пустила акции в публичный оборот в 1986 году, не выплачивала дивидендов до 2003 года; на момент написания этих строк два крупнейших победителя «лотереи доткомов», компании «Амазон» и «Гугл», тоже воздерживаются от выплаты дивидендов. Зато инвесторы в 1990-х годах постепенно убедили себя, что прибыль и дивиденды вообще не имеют значения; мол, истинная стоимость акций компании выражается в таких причудливых показателях, как миллионы просмотров или миллиарды кликов.

Как якобы сказал великий инвестор двадцатого века Джон Темплтон, «четыре самых дорогих слова в английском языке – теперь все будет по-другому». В 1990-е годы зарождающийся цифровой мир действительно выглядел совершенно новым, и многие дерзновенные обещания той эпохи действительно воплотились в жизнь: это и почти повсеместное распространение широкополосного доступа в сеть, и дешевая голосовая и видеотелефония через Интернет, и эффективная среда онлайн-покупок, которая поглотила множество традиционных торговых точек.

К сожалению, средний инвестор в эти технологии не получил прибыли. Из сотен компаний, которые стали публичными в конце 1990-х годов, уцелела только горстка. Всего одна из них, «Амазон», стала доминирующей экономической силой, но даже ей еще предстоит показать прибыль, которую инвестор вправе ожидать от компании – лидера индустрии розничной торговли705.

Подобно английскому железнодорожному буму и пузырям 1920-х, технологический бум 1990-х сбивал с толку инвесторов, но подарил обществу ценную инфраструктуру.

Вообще компании-«пузыри» логично понимать как трехуровневую пирамиду со структурой, которая определяется отношениями между прибыльностью и социальной выгодой (см. рисунок).

На вершине пирамиды находятся компании, которые не только приносили пользу обществу, но и обогащали своих инвесторов – скажем, Ост-Индская компания или Банк Англии, а также, по крайней мере, на момент написания этих строк, «Амазон» и «Гугл». Второй, быть может, важнейший уровень занимают компании, которые приносят пользу обществу, но разбазаривают средства инвесторов: это железнодорожная империя Джорджа Хадсона и коммунальные трасты Сэмюела Инсулла.

Компания «Глобал кроссинг» олицетворяет собой этот, казалось бы, нелогичный побочный результат технологического пузыря. С 1998 по 2002 год, во время мании доткомов, телекоммуникационные компании проложили основную часть подводного оптоволоконного кабеля (ныне общая его протяженность составляет полмиллиона миль). Причем всего один человек, Гэри Винник, несет ответственность за почти треть этих свершений.

Бывший продавец облигаций и протеже короля «мусорных облигаций» [181], осужденного преступника Майкла Милкена, Винник в полной мере обладал теми же деловыми качествами, что его предшественники Блант, Хадсон и Инсулл: он отлично привлекал миллиарды долларов через акции и облигации, за которыми охотились доверчивые инвесторы.

К сожалению, Винник не обладал деловой хваткой Хадсона и Инсулла; до основания «Глобал кроссинг» в 1997 году его познания в телекоммуникациях не выходили далеко за рамки, как выразился один журналист, «способности сделать холодный звонок»; вдобавок этот недостаток усугублялся тем фактом, что Винник никогда раньше не руководил крупным предприятием706. Каковы истинные причины краха его компании – некомпетентность, злоупотребление положением или просто невезение, – до сих пор горячо обсуждается. Винник предпочитал не вмешиваться в повседневные дела компании, однако ему, заодно с другими руководителями высшего звена, хватало присутствия духа продавать акции на сотни миллионов долларов незадолго до банкротства. Гражданские и нормативные иски лишили его большей части неправедно добытого богатства, но в конце концов прокуратура отказалась предъявлять ему официальное обвинение.