совершался акторами, которые пришли в движение относительно поздно, а в начале Перестройки занимали выжидательные позиции и вовсе не были оппонентами режима. В отличие от них пионеры движения, еще до Перестройки вращавшиеся в оппозиционных кругах, предпочитали умеренный сценарий в своих отношениях с партийными реформаторами 1987—1988 годов.

Таким образом, движение состоит из двух когорт входа. Когорты отличаются по своим стратегиям и идентичностям, которые зависят как от специфических конъюнктур, складывающихся к моменту начала активистской деятельности неформалов, так и от их политического прошлого. Некоторые, идя на риск, вовлекались в клубный активизм при первых же признаках ослабления системы; другие гораздо позже распознали эти признаки или же предпочли подождать. Мы показали, что некоторые характерные различия в семейных траекториях начиная с революции 1917 года становились факторами раннего или, наоборот, позднего вовлечения индивидов в движение. Эта специфика стала, в свою очередь, фактором различия между первыми клубами и теми, которые создавались в 1989—1990 годах. Именно «поздние» клубы составили организационный костяк кампаний в поддержку Б. Ельцина.

Радикализация движения происходит в 1989 и 1990 годах – во время первых выборов на состязательной основе, которые полностью трансформировали политическое пространство, развязав всеобщую гонку, в результате чего устанавливаются новые правила игры, расшатываются прежние идентичности, а властные ставки делаются очень подвижными. Рушатся привычные ориентиры, и акторы вынуждены постоянно пересматривать свои схемы восприятия и способы игры.

Идентичности как неформалов-демократов, так и других акторов (в том числе и таких профессионалов от политики, как высокопоставленные партийные чиновники) претерпевали потрясения в связи с теми или иными событиями. Горбачев был левым, но постепенно его стали воспринимать как правого (то есть сторонника консерваторов). Ельцин был реформатором из партии, а стал рупором демократического движения. Границы между разными группами акторов тоже становились проницаемыми. Причем эти трансформации происходили несмотря на то, что демократическая оппозиция не набрала большинства голосов на первых и вторых выборах. Иными словами, игру радикально переопределила не неожиданная и явная победа демократической оппозиции, а некоторые очень заметные победы отдельных демократов.

Можно констатировать и другой не менее удивительный факт: несмотря на смену режима, которую пережила страна, аппаратчикам удалось остаться у власти, завладев контролем над демократической оппозицией. Эти сановники заняли центральное место в неформальном движении, потому что быстрее и точнее других уловили текущие ставки. Неформалам-демократам же пришлось выполнять подсобные функции. В других странах Восточной Европы оппозиционеры – диссиденты, шестидесятники или поколение, аналогичное неформалам, – не были так сильно маргинализированы, как в России; некоторые даже сыграли роли первого плана в политических трансформациях, хотя и старые элиты при этом тоже выжили. Неформальное движение, возникшее на волне Перестройки и послужившее катализатором демократической оппозиции, оказалось снято с повестки дня и поделено на части значимыми фигурами из аппарата в силу особой конфигурации избирательной игры. А потом и вовсе исчезло в вихре перемен.

Неформальные клубы были одновременно акторами и жертвами этого процесса. Перестройка создала условия соревнования, вызвавшие к жизни неформальные клубы; но это же соревнование их и погубило. Неформальное движение было поглощено демократическим движением; все, что составляло его идентичность, в нем растворилось. Московские неформальные клубы первого поколения были вынуждены трансформироваться в партии, чтобы остаться в игре. Они считали, что это придаст им респектабельности, однако партии не располагали почти никакими ресурсами и практически не имели веса во властных играх. Поглощение неформального движения демократическим в конечном счете прошло незамеченным для большинства наблюдателей, которые зачастую даже путали два эти столь разные движения. Что касается демократического движения, то оно распалось в результате сговора с Ельциным и новой российской властью. Движение впадало во все большую зависимость от Ельцина, и это не оставляло почти никакого поля для маневра.

Неформальное движение как таковое исчезло в 1989—1990 годах, однако некоторые его формы частично сохраняются и по сей день. Вовлечение в политическую активность, порождающую сильные эмоции, принадлежность к особому миру, которому индивиды отдавали себя без остатка, хотя бы и в течение короткого периода, имели сильнейший социализирующий эффект и способствовали переопределению идентичностей: люди и их биографические траектории претерпевали необратимые изменения[572]. Возможно, и сегодня у некоторых остается какой-то особый политический настрой, дух оппозиции, который проявляется в протесте против режима В. Путина.

После избрания Дмитрия Медведева на пост президента в 2008 году некоторые решили, что наступила новая «оттепель». Но в отличие от периода 1960-х или 1980-х сейчас очень сложно уловить какие-либо политические намерения власти в этом направлении. Однако Перестройка и практический опыт «открытия» политической системы еще свежи в памяти и могли бы вдохновить на новые формы мобилизации и оппозиции.

2009 год

Ален Блум [573]

Послесловие

Есть моменты, проживая которые люди ощущают себя творцами истории, деятелями эпохи, сметающей привычные ориентиры, меняющей окружающий мир. Это редкие моменты – когда правила переворачиваются, а властные иерархии в корне трансформируются. И тогда стратегии тех, кто медленно и планомерно добивался привилегированных позиций, строя будущее на фундаменте прошлого, оказываются проигрышными. Еще более редки моменты, когда участвующие в них сполна осознают, что они, возможно, здесь и сейчас способствуют трансформации, которая перевернет знакомый им мир. Эти моменты вызваны переворачиванием привычных ориентиров, когда каждому приходится гадать о будущем без особой возможности опереться на прошлое. Они многому учат, одних заводя в тупик, а других надолго выталкивая на публичную сцену. В такие моменты меняется само существо тех, кто предпринимают действия, расходящиеся со всем, что им предшествовало. Они порождают напряжения и борьбу в ситуации, в которой вообще невозможно ничего предвидеть. Однако способы действия все-таки трансформируются не полностью: акторы переносят их из одного пространства в другое. Те, кто участвовали в жизни одних институций, опираясь на них в своей деятельности, стремятся теперь занять место в других институциях, в еще только нарождающихся сферах. Ответственные кадры комсомольского аппарата втягиваются в политический активизм, а затем получают доступ к высоким постам в новых экономических и политических структурах. Экономисты, активно действовавшие в закрытых экспертных группах при академических учреждениях, появляются на новой публичной сцене дебатов об экономических реформах. Научные кружки, прежде влачившие тепличное существование внутри академического мира, вдруг приобретают необычайную важность, становятся местами политических дебатов и затевают публичное обсуждение грядущих трансформаций большой политики.

Такие моменты очень важно понять в деталях, зафиксировать их как можно точнее, подробно изучить их механизмы, их акторов с их мотивациями и представлениями и факторы, определяющие действия этих акторов. Следует также исследовать разные способы участия в этих трансформациях: кто-то делает это открыто, присутствуя на публичной сцене; кто-то