– Ладно, спасибо за помощь, доктор.

– Не за что. Доброго дня, майор… Да, и последнее: я не знаю, какая у вас складывается ситуация, но имейте в виду, что параноики в фазе бреда очень убедительны. Как правило, их теория настолько логична, что окружающие начинают им верить.

– Согласен… А что еще?

– Они могут стать опасными. И даже крайне опасными. Бред параноика, который не получает лечения нейролептиками, а то и госпитализации, может закончиться тем, что пациент перейдет к активным действиям.

– Перейдет к действиям? – глупо переспрашивает Александр.

– Да. Больной может совершить попытку самоубийства, чтобы избежать мучений. Но он также может совершить покушение на того или ту, которых считает ответственными за свои несчастья. Другими словами, попытаться их убить.

За предупреждением следует тяжелое молчание.

– Спасибо за совет, доктор.

* * *

Вода всегда цвета неба.

Потому что у самой воды цвета нет. Только тот, который ей придают.

У Александра ощущение, что он опустился на самое дно. Ощущение, что его глаза погрузились в илистые и темные глубины Марны. В уродство, присущее всякой вещи, всякому существу, всякой мысли.

Почему его взгляд всегда различает эту вечную мерзость? Почему он не скользит по поверхности вещей?

Сидя на скамейке, он курит сигарету за сигаретой. На его взгляд, рак штука слишком медленная. И кстати, ненадежная. Наверняка существует более быстрый выход. И менее болезненный тоже.

Он больше ничего не знает.

Больна ли Хлоя. Может, ее вязать пора.

Или же она говорит правду, и Квентин ее убивает.

Квентин или кто-то другой. В одном только парижском районе медбратьев из психлечебниц наверняка сотни.

Нет, он действительно больше ничего не знает. Он не эксперт в психиатрии, просто коп, который в скором времени будет уволен, в скором времени будет мертв. Беспомощный и устаревший.

Он только знает, что хочет помочь Хлое. Потребность спасти ее, будь то от собственных демонов или от настоящей опасности.

Потребность спасти, но почему?

Что она такое для меня? Я даже не знаю, кто она. Какая она.

Бросить ее? А потом?

А потом бросить себя. Отбросить обеими руками.

Сегодня вода серая, как небо. Как его сегодняшние мысли. Как и вчерашние, и позавчерашние… Как в день, когда он именно здесь встретил Хлою. И в ту секунду она словно что-то затронула в нем. Он увидел ее страдание и принял его как свое.

Он мог бы в тот день броситься в реку. Но Хлоя перешла ему дорогу.

И потому он еще здесь.

Он медленно идет вдоль реки. Звонок мобильника вырывает его из мучительного созерцания. Он узнает номер капитана Вийяра.

– Привет, старик.

– У меня информация, которую ты просил, – объявляет капитан.

– Выкладывай!

– Твой Квентин Варфоломей живет в Кретее, сейчас сброшу его точный адрес по СМС… Работает медбратом в штате психиатрической лечебницы в Вильжюиф. Холост, детей нет.

Гомес застывает на месте.

– Холост и детей нет, ты уверен?

– Ну да. И полицейского досье на него тоже нет… он чист.

– Ладно, спасибо.

– Не за что, Алекс. А что у тебя на этого типа?

– Ничего, не беспокойся.

– Когда ты вернешься?

– Представления не имею. Спроси у нашего уважаемого шефа!

– Не премину… А вообще, как дела?

– Идут. А как, и сам не знаю. До скорого, старик. И еще раз спасибо.

Александр дает отбой, поднимает глаза к небу.

Квентин Варфоломей не является ни хорошим мужем, ни хорошим отцом. Это еще не делает его убийцей. Только отчаянным вруном. И без всякого сомнения, настоящим извращенцем.

* * *

– Как дела, чемпион?

Глаза Лаваля по-прежнему закрыты. Но лицо скорее безмятежно, когда Гомес целует его в лоб.

– А вот мне плохо, – тихо говорит Александр. – Не очень представляю, что теперь делать…

Постоянные звуки, доносящиеся из аппарата, с непристойной откровенностью докладывают о биении сердца лейтенанта. Сердца, которое сопротивляется, отказываясь сдаться.

Александр смотрит на него какое-то время, убаюканный ритмичной пульсацией. Потом кладет руку рядом с рукой Пацана и в конце концов берет ее в свою.

Потом начинает говорить с ним тихим голосом. Рассказывает о своем расследовании, о своих сомнениях и слабостях.

О своей зарождающейся любви к Хлое. Любви, с которой он не знает, что делать. Которая напоминает последнюю судорогу, почти последний бой.

Говорит, какая она красивая. Какая она сильная. И в какой она опасности.

– Она бы тебе понравилась, сынок… Я уверен. Конечно, ее надо узнать получше, но… пусть у нее паршивый характер и перебор с самомнением, но думаю, она бы тебе понравилась. Она кажется высокомерной и презрительной, но это всего лишь прикрытие, ты понимаешь. На самом деле, я думаю, она так страдала после несчастного случая с сестрой, что соорудила себе панцирь, чтобы выжить. Смотрите, какая я сильная!

После долгого молчания Александр начинает говорить о Софи. Слезы набегают ему на глаза, но он этого даже не замечает. И тогда рука Лаваля сжимает его собственную с неожиданной силой. Александр расплывается в глуповатой улыбке.

– Ты меня слышишь? Я точно знаю, что слышишь, маленький поганец! Тогда почему не открываешь глаза? Не желаешь видеть мою морду, да? Заметь, я тебя понимаю. После всего, что я тебе сделал… Или же ты просто не хочешь видеть весь этот мир. Но и здесь есть кое-что приятное, вспомни…

Рука Лаваля снова становится куском неподвижной плоти. Но Александр продолжает улыбаться.

Он берет блокнот с прикроватной тумбочки, достает ручку и исписывает пару страниц.

Потом снова целует Пацана. Как поцеловал бы сына.

Две минуты спустя он уже в машине. С новой энергией. Может, Лаваль передал ему свою?

Он должен выяснить, является ли Квентин Варфоломей тем человеком, которого он преследует. Стратегия проста; нужно выманить волка из леса. Чтобы добиться этого, существует только одно решение: отдалиться от Хлои, чтобы Тень поверила, будто та осталась без защиты.

Предоставить свободу действий Квентину Варфоломею. Или Бертрану. Не важно.

Больше не изображать из себя телохранителя и наблюдать издалека.

Вот только Хлоя, скорее всего, не согласится. Она даже может умереть.

Он размышляет, как лучше привести свой план в действие, когда мобильник звонит снова.