– Можно и так посмотреть. Я не очень давно знаю Кароль. А Хлою видел всего два раза. Нет, три, на самом-то деле… В последний раз вы там были!

– Как вы знаете, я разыскиваю типа, который ее преследует и…

– Какого типа? – прерывает его Квентин с циничной улыбкой. – Вы действительно верите, что он существует?

Он качает головой с видом слегка опечаленным и откровенно снисходительным.

– Только не говорите мне, что вы на это купились, Александр!

Гомес не отвечает, давая медбрату раскрыть свои карты.

– Вы его видели? Этого загадочного преследователя, вы его видели?

– Нет, – признается Александр. – Никогда.

– Одна Хлоя его видела! Откровенно говоря, мне ее жаль.

– Просветите меня, – приказывает майор. – Вы кажетесь настолько уверенным в себе…

– У Хлои приступ острой паранойи. Судя по тому, что рассказывала Кароль, это не в первый раз.

– Правда? – удивляется коп.

– Скажем так: у Хлои всегда были параноидальные наклонности. Вы понимаете, ощущение, что все плетут заговоры у нее за спиной, что люди ревнуют и завидуют ее успехам, что они хотят отомстить и желают ей зла…

Квентин сопровождает свою речь выразительной, слегка театральной жестикуляцией.

– Но тут она вступила в фазу бреда, что намного серьезней. Такое иногда случается. Как правило, субъекты, имеющие параноидальные наклонности, рискуют вступить в эту фазу ближе к сорока годам.

– А что это такое, параноидальный бред? – спрашивает майор.

– Говоря по-простому, это когда пациент создает целую систему, вполне логичную, но основанную на искаженной реальности.

– А еще яснее?

– Хлоя просто выдумала воображаемого преследователя.

– Вы хотите сказать, она лжет? Всем?

Они остановились, Квентин смотрит собеседнику прямо в глаза.

– Нет, Хлоя не лжет: она убеждена, что этот человек действительно существует. Я даже думаю, что на этой стадии она его видит. Как вы сейчас видите меня.

– А как вы объясните вещи, которые перемещаются у нее дома?

– Вполне возможно, что она сама их переставляет. Или уверяет себя, что их поменяли местами, пока ее не было. Она приписывает этому загадочному незнакомцу любое событие, пусть самое безобидное и пустячное. Мертвая птица на пороге дома? Ее точно подложил он. Рисунок на машине? Он нарисовал. Тачка, которая ехала за ней чуть ближе обычного? Опять он… Вы следите за моей мыслью?

– Но… А нападение?

Квентин присаживается на низкую ограду, тушит подошвой окурок. Гомес остается стоять рядом.

– Какое нападение?

– Хлое вкатили наркотик, и она очнулась совершенно голая посреди леса.

Медбрат опять сокрушенно улыбается:

– Готов поспорить, что не было ни одного свидетеля!

– Не было, но…

– Она была ранена? Были на ней следы насилия или… чего-то другого?

– Нет, – признает Александр.

– Не мне учить копа, что любое нападение оставляет следы, верно? Она утверждает, что была изнасилована… Она обращалась к медику, к медэксперту?

Гомес кивает.

– И что?

– И ничего, – уступает коп.

– Видите! Она все выдумала, – заверяет медбрат. – Это часть ее сценария.

– Тут, мне кажется, вы слегка перебарщиваете!

Квентин разглядывает здание-крепость за спиной майора.

– Учитывая те случаи, с которыми я ежедневно сталкиваюсь за этими стенами, могу вам сказать, что не нахожу в ее случае ничего удивительного. Я видел вещи куда более ошеломительные! Но с паранойей проблема в том, что пациент отказывается признать, что болен. Это стало бы крушением всех его убеждений, концом того мира, который он создал… Эти больные хуже всего поддаются лечению. У нас сейчас таких несколько. Я знаю, о чем говорю, можете мне поверить.

Гомес тоже присаживается.

– Хлоя яростно отталкивает всех, кто пытается объяснить ей, что она больна и должна лечиться, – продолжает Квентин. – Она считает их врагами. Именно так и случилось с Кароль. Я дал ей координаты специалиста, очень хорошего. Но когда Кароль попыталась убедить Хлою к нему обратиться, та воспротивилась. И до такой степени, что больше не желает с ней разговаривать… Хотя они двадцать лет были лучшими в мире подругами!

Александр прикуривает новую сигарету, и ему кажется, что у той странный привкус.

– Вы ведь спите с ней, не так ли? – бросает Квентин.

Коп не отвечает; медбрат воспринимает его молчание как признание и продолжает свой монолог.

– Заметьте, я вас понимаю, она и впрямь очень привлекательна! Я обратил на нее внимание в первый же раз, когда увидел. Она ослепительна. Но я тут же почувствовал, что она опасна.

– Опасна?

– Есть в ней что-то подспудное, – уточняет медбрат. – Я таких замечаю за километр! Это отчасти моя профессия, надо признать.

– Ладно… подводя итог тому, что вы мне сказали, Хлоя серьезно больна, и я ничего не могу для нее сделать.

– Вы теряете время, майор. Можете вести расследование хоть десять лет, вы никогда не найдете этого психопата. Потому что он существует только в голове у Хлои. И нигде больше. Поэтому, если вы действительно хотите ей помочь, постарайтесь убедить ее обратиться к специалисту. Желательно к хорошему.

– Судя по тому, что вы мне рассказали, эта миссия невыполнима!

– Кто знает… Любовь иногда творит чудеса!

Некоторое время они молчат, потом Гомес возвращается к теме:

– И все же в вашей теории меня смущает одна вещь… Вся эта история серьезно навредила Хлое: пост генерального директора уплыл у нее из-под носа, она потеряла своего парня, лучшую подругу…

– Верно. Хлоя причинила себе зло, вы правы. Она могла бы даже окончательно себя разрушить. Это и есть самоуничтожение.

Гомеса бросает в дрожь при мысли о попытке самоубийства, о которой Хлоя ему рассказывала.

– Но почему?

– Только хороший психиатр мог бы вам ответить! Кстати, Хлоя и сама этого не знает. Она действует бессознательно.

– Полагаю, она чувствует себя виноватой в несчастном случае, который произошел с ее сестрой, – делает попытку Гомес.

– Да, Каро мне рассказывала. На самом деле вполне вероятно. Может быть, она накладывает на себя наказание, потому что считает себя виновной. Она придумала себе палача и кару.

– Но почему сейчас? Почти тридцать лет спустя! Это не имеет смысла.

– Напротив, имеет, и еще какой. Все это случилось в тот момент, когда она должна была окончательно добиться успеха. Чудесный любовник, директорский пост… У нее было все. А у ее сестры больше ничего нет. Начинаешь понимать, Александр?