Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе ни капельки не страшно? – спросила я Матеуса, касаясь рукой его широкой спины.
– Нет. Я в ярости. Мне не терпится встретить хозяина этого хода лицом к лицу, кем бы он ни был.
Матеус остановился, поставил свечу на пол, повернулся ко мне и положил руку на плечо.
– Вернись, если тебе страшно.
– С тобой не страшно.
Мы стояли, полусогнувшись, тесно прижавшись друг к другу, в тесном проходе, похожем на крысиную нору.
Но теперь мне было почти уютно. Как быстро я привыкла к Матеусу, к его присутствию, и той ауре уверенности и надежности, которая его окружала! К его шуткам и его сдержанным улыбкам, и яркому блеску его глаз. Когда мы расстанемся, мне будет очень его не хватать. В моей жизни образуется огромная пустота, которую будет непросто заполнить.
Он склонился надо мной, словно желая защитить, его руки тяжело и уверенно давили на плечи. А мне ужасно хотелось прижаться к его груди, и не идти в темноту и неизвестность. Но я не могла – в руках у меня была тяжелая стопка книг – я потащила их с собой – они упирались в живот Матеуса.
– Ты очень храбрая, Зоя. Не бояться неизвестности – высшая форма смелости. Мне есть чему у тебя поучиться, – сказал Матеус. – В первый раз ты спускалась в подвал совсем одна, и сама нашла тайную комнату, не зная, что тебя ждет.
– Да это мелочи. У меня другого выхода не было, – пробормотала я, глядя на пуговицы его рубашки.
– А отправиться в чужой мир, почти ничего о нем не зная – разве это мелочь?
– Это уже глупость. Теперь я это понимаю.
– Смелость часто имеет вид глупости, – согласился он. – Но и чтобы совершать глупости, тоже требуется смелость.
Он склонился надо мной, его губы были совсем близко от моего лица, но тут Бублик нетерпеливо тявкнул, как бы говоря: «Нашли время и место для нежностей!»
И он был прав. Нежностей между мной и Матеусом быть вообще не должно. Пусть прибережет свои поцелуи для невесты...
Я оттолкнула его книгами и сказала, стараясь придать голосу веселости:
– Двигай, Матвей. Давай исследуем это место до конца и вытащим все его секреты.
Матеус нахмурился, поднял свечу и продолжил путь.
Идти пришлось довольно долго: по моим расчетам, мы вышли куда-то за пределы дома, за сад.
Коридорчик уперся в железную дверь. Она была не заперта.
– Последний рубеж. Сейчас мы попадем в логово того, кто шастает в лавку, как к себе домой.
– Как ты думаешь, где мы?
– На кладбище, разумеется. Ход идет туда.
– Хочешь сказать, мы сейчас попадем в чью-то могилу? – ужаснулась я. – И мой незваный гость был неупокоенным обитателем кладбища?
– Ну что ты! Уверен, мы попадем в не в чью попало могилу, а в склеп Бармалана.
Я поежилась. Неприятно осознавать, что кладбище и дом связывает такой вот переход. Зачем он вообще был нужен? Для каких потребностей его построили? На случай внезапного бегства? Тайных вылазок?
Матеус толкнул дверь, и мы вошли в очень темное помещение.
Матеус поднял свечу повыше и огляделся.
– Понятно. Склеп двухъярусный, мы на нижнем этаже, – объявил он даже с какой-то радостью.
По мне, так радоваться было совершенно нечему. В желтоватом круге света виднелись гробы – каменные, под массивными крышками, штук пять. Внутри, надо полагать, лежали останки усопших предков Бармалана.
Однако воздух тут чист и свеж, гнилью не пахнет. Каменные стены гладко обтесаны потолок высокий – можно спокойно выпрямиться. Пол чистый, ни пылинки, как в аптечном складе.
Но гробы!
– Ты так веселишься, словно ожидал найти здесь что-то другое, – кисло прошептала я. Мне было неуютно говорить в полный голос в месте последнего пристанища покойных.
– Сейчас разберемся, что именно мы нашли. Ну-ка, откроем...
Матеус поставил свечу на пол и уперся руками в крышку.
– Зачем?! – охнула я.
– Если где-то и спрятаны новые тайны, то здесь. Это необычные гробы, разве не видишь? Кто и зачем нарисовал на крышке колдовские символы?
Я поводила свечой туда-сюда, пригляделась и увидела – да, на крышке темной краской грубо намалеваны несколько рун, похожих на те, что украшали каменный постамент в тайной комнате Бармалана.
Крышка поползла с мерзким скрежетом, но довольно легко, потом с грохотом обрушилась на землю. Бублик взвизгнул и спрятался на меня.
Матеус застыл, рассматривая содержимое гроба. Лицо у него было потрясенное.
Мне ужасно не хотелось смотреть на то, что открылось его взору, но я заставила себя и сделала последний шаг. И ахнула.
Вместо костей и истлевшего савана в гробу лежала бледная, черноволосая женщина в белом платье. Ее руки были сложены на груди, длинные ресницы осеняли впалые щеки. Она выглядела спящей, но не мёртвой. Мне даже показалось, что ее грудь едва заметно двжиется вверх и вниз.
– Кто это, как ты думаешь?
– Это наверняка Клара, – я сглотнула. – Фермерша, вторая жена Бармалана.
Матеус протянул руку и пощупал ее горло.
– Пульса не слышно, но кожа не холодная. Она не мертва, она в зачарованном сне.
Дрожащими руками я вытащила из стопки книгу, в которой теперь жила Клара, и положила ее на грудь несчастной женщины. Быть может, я надеялась, что ее сознание и разум вернутся в собственное тело, которое уже столько лет лежало в темном склепе.
Но чуда не произошло. Чтобы вернуть Клару к жизни, требовалось провести колдовской ритуал.
– Вы нашли! Вы нашли этих людей! Моих товарищей по несчастью! – слабо завопил в моей голове Эван. – Зоя, пожалуйста. ищи, ищи дальше! Может, и я где-то здесь!
Вместе с Матеусом мы нетерпеливо сдвинули крышку второго гроба. Внутри лежала рослая рыжеволосая девушка в городской одежде.
– Это, наверное, Селена, моя несостоявшаяся ученица, – убито сказала я.
Матеус мощным движением сбросил на пол крышку третьего гроба и со свистом втянул воздух сквозь зубы.
А потом стремительно упал на колени, склонился над гробом и громко произнес сдавленным от волнения голосом:
– Катрин!
Он нашел свою невесту.
У меня сжалось сердце.
На дрожащих ногах я подошла к гробу и увидела черноволосую девушку с задорным курносым носом. Катрин был бледна восковой бледностью, под глазами синие круги, щеки ввалились.
Матеус погладил ее по руке и снова позвал ее ласково:
– Катрин!
У меня сжалось сердце. Вот она какая, невеста Матеуса, девушка, которая желала свободы, наделала глупостей и получила вечную несвободу – почти смерть.