За окном мелькнула синяя форма почтальона, через секунду под дверь пролез белый конверт. Матеус поднял его и принес.

– Тебе письмо.

– Это еще от кого? – удивилась я. И удивилась еще больше, когда увидела вензель земного консульства на красной печати.

Новости от консула Цейса! Я уж и думать о нем забыла за всеми хлопотами. А он, оказывается, обо мне помнит, подлец.

Но письмо было не от Цейса; письмо было от его секретаря.

Смахивая слезы, я внимательно прочитала письмо. Ничего не поняла. Перечитала еще раз, потерла лоб и истерически рассмеялась.

– Хорошие новости или плохие? – поинтересовался Матеус.

– Неожиданные. Консула Цейса сняли с должности за халатное отношение к обязанностям. И посадили под домашний арест. Жаль, не в тюрьму! В следующий Переход с Земли пришлют нового. Пока обязанности исполняет его секретарь. И он решил разобраться в моей ситуации. Он посоветовался с местными стряпчими, с другими консулами и вот: мое дело будет пересмотрено, а пока мне позволено покинуть Лиллидору. Меня приглашают вернуться в столицу. Обещают дать место писчего в земном консульстве, обеспечить жильем и всем прочим. Два месяца я могу жить в Нианоре, а потом спокойно вернуться домой.

– Это отличная новость, Зоя, – медленно сказал Матеус, но без особой радости. – И очень своевременная. Все уладилось быстрее, чем я ожидал. Даже без моего вмешательства. Теперь все твои проблемы будут решены. Что будешь делать?

Что я буду делать?

Положила конверт на стол и осмотрела зал. Клочки бумаги, лужи чернил, россыпь осколков, сломанная ножка столика... Каждая деталь заставляла сердце болезненно сжиматься.

Вот она, наглядная картина моей жизни. То, что получается, когда я берусь за что-то. Хаос, разруха, беспорядок. Злые силы сильнее меня.

Ясно, что делать: ехать в столицу как можно быстрее. С вечерним дилижансом. Забрать Эвана и другие волшебные книги. А лавку... бросить. С меня хватит. Пусть в ней хозяйничает кто хочет.

– Пойду собирать чемодан, – ответила я чужим голосом. – Ты поедешь со мной?

– Да, если ты так решишь.

– Я уже решила. Видишь, как меня ненавидят в Лиллидоре.

– Ненавидит только один человек. Не вся Лиллидора.

– Я за то, чтобы уехать, – высказался Эван. – Тут нам ничего не светит. Никакой надежды.

– Никакой надежды, – повторила я эхом.

– И что такое, по-твоему, надежда? – спросил Матеус с нажимом и даже зло.

– Надежда есть надежда. Уверенность, что все будет хорошо, что все сложится, как надо. Глупая уверенность, я так считаю.

– Нет. Надежда – это уверенность в том, что ты способна сделать все хорошо. Что ты заставишь все пойти как надо. Что у тебя есть для этого силы и желание. Зоя, у тебя есть силы, есть возможности. Тебе осталось только пожелать.

– Я желаю убраться отсюда, – разозлилась я в ответ. – Ты что, вчера читал с Хюльсом его мотивирующую книжку? Узнаю цитату.

– Это простая истина. Жаль, ты не хочешь в нее поверить.

В дверь нетерпеливо постучали, с улицы завопили детские голоса:

– Зоя! Зоя, открой! Мы пришли пораньше, чтобы отрепетировать представление!

Я не шелохнулась. Не буду открывать. Дети не должны видеть то, во что превратился торговый зал.

Отчего-то мне было мучительно стыдно, как будто в произошедшем была моя вина.

Матеус отправился открывать дверь. Я не успела его остановить. Да он, пожалуй, и не послушал бы.

Дети ворвались в дом; румяные, разгоряченные, нагруженные реквизитом и нарядами для представления.

И разом замолкли, когда оказались внутри.

– Что случилось? – спросила Кинни полным ужаса голосом.

– Кто-то вломился в лавку и все испортил, – коротко объяснила я.

– Значит, праздника не будет? – неуверенно спросил Трен.

– Конечно, нет. Дурак, что ли? И так понятно, чего спрашивать? – сурово отозвался его брат.

А близняшки повесили головы.

На лицах детей было такое глубокое потрясение, такое искреннее огорчение, что у меня заныло сердце.

– Я сегодня уезжаю в столицу, – выдавила я. – Хорошо, что вы заглянули. Попрощаемся.

Кинни ахнула и всплеснула руками.

– Как... уезжаешь? Насовсем?

– Насовсем.

– Но… – она осеклась, а потом сказала дрожащим голосом. – Ничего... не переживай. Сначала все бывает плохо, а потом все становится хорошо, так ведь? Так всегда складывается в историях, что ты нам рассказывала. И у тебя все кончится хорошо. Наверное, ты соскучилась по дому.

Ее личико перекосилось; вот-вот из глаз хлынут слезы. Мне стало еще горше, а стыд невыносимо жег грудь.

Матеус молчал и пристально смотрел на меня.

– Сейчас восемь. Лавку ты собралась открывать в десять. Дилижанс отправляется в пять вечера, – произнес он, делая паузу после каждого предложения, как будто давая мне время обдумать его слова.

Я перевела взгляд на огорченных детей. Опять на Матеуса. Ну, и зачем мне это все? Когда есть простой выход?

Но простой выход не всегда ведет туда, куда тебе действительно нужно.

Я вздохнула, встала и мрачно сообщила:

– Начало можно перенести на час. Пусть двери лавки откроются не в десять, а в одиннадцать. Ожидание подогревает аппетит. У нас есть еще три часа, чтобы все исправить.

– Это значит... – с робкой надеждой начала Кинни.

– Это значит, что наш книжный праздник состоится. Пусть и не так, как я задумала. Но он будет. Если только вы согласитесь мне помочь.

– Да! Конечно! – оживились дети.

– Тогда за работу.

Я повернулась к Матеусу.

– Столица подождет. Согласен?

– Согласен, – он улыбнулся. – Ты приняла правильное решение. Я в тебе не сомневался.

Он взял меня за локоть и легко пожал. Потом нагнулся, как будто хотел поцеловать, но оглянулся на детей и передумал.

Да и не до поцелуев нам было; дел невпроворот!

...Спустя несколько часов я еле держалась на ногах. Губы болели от улыбок, в глазах мелькало от лиц. Меня постоянно дергали:

– Зоя, пироги кончаются! Господин Буррон не отходит от стола и лопает их один за другим, никому и не досталось! – отчаянно шептала Кинни.

– Отвлеки его и отбери тарелку, – шептала я в ответ.

– Зоя, парни с мельницы набрали и напечатали на станке неприличные стишки, – ябедничал Гайре, улыбаясь во весь рот – явно одобрял их хулиганство.