Во Франции структуры такого рода не получили массового распространения. До некоторой степени это было вызвано политическими разногласиями внутри французского общества. С одной стороны, Великая французская революция породила заметный пласт антимилитаристских традиций – армия изначально была оплотом «старого режима», да и некоторые последующие правители вроде Наполеона и его племянника Наполеона III тоже использовали армию в качестве опоры для своей власти. Тем не менее революция выдвинула на передний план и массовую армию граждан, проникнутых идеей «вооруженной нации», борющейся против реакционных сил. Воспоминания об этом, естественно, тревожили правых и даже многих либералов из среднего класса. Опыт и исход Франко-прусской войны тоже получили в обществе противоречивую оценку, поскольку в то время жители столицы были настроены радикально, в результате чего провозгласили Парижскую коммуну и создали Национальную гвардию, а новому «официальному» правительству Франции пришлось воевать с ней силами своих собственных формирований[718].

Под влиянием шока от поражения в войне 1870–1871 гг. во французском обществе началась широкая дискуссия, посвященная тому, как лучше подготовиться к защите страны в будущем. В 1882 г. правительство постановило создать при каждой школе классы военной подготовки – bataillons scolaires. Однако эта практика так и не смогла укорениться во Франции, хотя первоначально за дело взялись с большой энергией и даже провели по такому случаю большой парад в Париже. В итоге правительство предпочло без шума свернуть всю программу. В 1889 г. неудачная попытка генерала Буланже совершить военный переворот напомнила всем добрым республиканцам о том, что усвоенные неподходящими людьми военные навыки могут таить большую опасность.

Кое-какая активность отмечалась и на низовом уровне – после 1871 г. возникло несколько стрелковых и спортивных обществ с очевидной военной направленностью. Одна скептически настроенная консервативная газета отмечала, что было не вполне ясно, как именно все эти кувырки и строевые приемы смогут спасти Францию от ее врагов. Большинство подобных обществ в конце концов стало своего рода клубами, члены которых могли с удовольствием красоваться в своих идеально сидящих мундирах. Даже такие несерьезные структуры были затронуты политическими конфликтами того времени, и случалось так, что в одной и той же деревне одним из этих обществ руководил местный священник, а другим – школьный учитель-антиклерикал.

Армия Третьей республики никогда не пользовалась таким престижем, каким могли похвастаться армия кайзера или британский флот. «Дело Дрейфуса» еще больше повредило репутации французских военных. При этом французское общество было и без того расколото в отношении того, какой армией оно желало бы обладать. Левые желали бы ограничиться народным ополчением, призванным выполнять лишь оборонительные задачи, тогда как правые мечтали о крепких профессиональных вооруженных силах. В глазах большинства республиканцев офицерский корпус представал настоящим логовом консерваторов и аристократов – тем более что эти две категории нередко пересекались. От этих кругов ждали глубокой враждебности по отношению к республике, и история Дрейфуса послужила поводом для большой чистки, в ходе которой подозрительные офицеры увольнялись со службы, а с виду благонадежные – делали стремительную карьеру. Во многих случаях основным преследованиям подвергались католики – особенно те, кто учился у иезуитов. В результате предприимчивые французские офицеры поспешили примкнуть к антикатолическим масонским ложам[719]. В 1904 г. приключился большой скандал – выяснилось, что радикально настроенный военный министр убедил некоторых масонов составить тайный «черный список» из 25 тыс. офицеров, подозреваемых в приверженности католицизму или антиреспубликанских настроениях. Неудивительно, что боевой дух армии, и без того не очень высокий, после этого еще больше упал. Сверх того правительство стало все чаще использовать армейские части при подавлении забастовок и разгоне демонстраций левого толка – разумеется, это никак не могло улучшить отношения между армией и обществом[720]. В предвоенные годы период подъема во Франции переживал не только национализм, но и антимилитаризм, а потому каждый год, когда новые призывники отправлялись в свои части, железнодорожные вокзалы превращались в арену политического протеста, а новобранцы нередко хором запевали революционные песни вроде «Интернационала». Дисциплина в армии оставляла желать лучшего, офицерам приходилось бороться с проявлениями пьянства, неповиновения и даже с открытыми мятежами[721]. В годы, непосредственно предшествовавшие Великой войне, французское правительство, вероятно, осознало, что ситуация становится слишком серьезной и вооруженные силы страны непригодны для ее обороны. Армию попытались спешно реорганизовать и укрепить, но не особенно преуспели в этом.

Между тем германский кайзер с восторгом наблюдал за неприятностями во французском лагере. Когда русский царь в 1913 г. посетил Берлин, Вильгельм прямо спросил его: «Зачем тебе союз с Францией? Неужели ты не видишь, что из французов уже больше не получится приличных солдат?»[722]Однако и в самой Германии отношения между вооруженными силами (особенно сухопутными войсками) и обществом время от времени обострялись. Расширение избирательных прав населения и вызванный этим рост влияния центристов и социал-демократов привели к тому, что привилегированное положение военных стали все чаще ставить под сомнение. К немалому раздражению кайзера и его двора, рейхстаг настаивал на ревизии военных расходов и необходимости предварительного обсуждения вопросов военной политики государства. В 1906 г. один предприимчивый мошенник совершил нечто худшее, чем любая ревизия, – он выставил армию на посмешище. Этого ничем не примечательного мелкого преступника звали Вильгельм Фойгт. В Берлине ему удалось по частям купить подобие военной формы. Хотя его мундир был по любым меркам поношенным и совершенно неубедительным, он смог взять под свое начало небольшой отряд и отправился в тогда еще отдельный город Кёпеник, где велел своим покорным «подчиненным» взять под контроль ратушу, арестовал высших городских чиновников и конфисковал значительную сумму денег. Хотя в конечном счете Фойгта удалось арестовать и посадить в тюрьму, он превратился в своеобразного народного героя. Про его экспедицию сочиняли пьесы, а позже сняли фильм. В лондонском Музее мадам Тюссо даже появилась соответствующая восковая фигура. Сам Фойгт заработал небольшое состояние, гастролируя по Европе и Северной Америке со своим рассказом про «капитана из Кёпеника». Многие в Германии и даже во враждебной Франции были огорчены этим эпизодом, считая его примером рабской покорности немцев при виде военной формы, но другие были в восторге оттого, как сильно был подорван авторитет германской армии[723].