В те времена левые и либералы обвиняли капитализм за то, что именно он подталкивал великие державы к соперничеству и провоцировал милитаризм, в котором отражалось стремление к мировому господству. В 1907 г. конгресс II Интернационала в Штутгарте вынес резолюцию, где говорилось: «Войны между капиталистическими государствами, как правило, являются следствием их борьбы за мировые рынки, поскольку каждое из них заинтересовано не только в укреплении собственной экономики, но и в расширении своих возможностей за рубежом, что требует подчинения других стран и народов»[700]. Господствующие классы способствуют развитию национализма, чтобы отвлечь трудящихся от защиты собственных интересов. Капиталисты, получающие прибыль от военных заказов, подталкивают свои страны к гонке вооружений.

Мысль о том, что трения между европейскими странами были следствием их экономического соперничества, была популярна в течение многих лет после окончания войны, но эта теория в целом не подтверждается фактами. В предвоенные годы финансовые и торговые связи между будущими противниками только укреплялись. Более того, Германия и Великобритания являлись крупнейшими торговыми партнерами друг друга. Да, нужно признать, что ряд производителей получил немалую прибыль благодаря гонке вооружений, но с этой точки зрения состояние напряженности в мирное время было не менее, а то и более выгодно, чем открытая война, – ведь тогда одна и та же оружейная компания могла сотрудничать с несколькими странами одновременно. Перед Великой войной германская компания Круппа занималась усовершенствованием бельгийских крепостей – и одновременно разрабатывала тяжелую артиллерию, с помощью которой немцы рассчитывали эти крепости разрушить. Английская фирма Vickers продавала германским оружейникам лицензии на производство своего пулемета «Максим» и сама использовала лицензию Круппа при изготовлении взрывателей[701]. Банкиры и предприниматели, занятые внешней торговлей, чаще всего негативно относились к перспективе большой войны, которая неминуемо привела бы к росту налогов, нарушила бы экономические связи и принесла крупные убытки, а возможно, и полное разорение[702]. Крупный германский промышленник Гуго Стиннес предостерегал своих соотечественников от войны, утверждая, что истинное могущество Германии заключается в ее экономике, а вовсе не в вооруженных силах: «Еще три или четыре года мирного экономического развития – и Германия станет безусловным господином Европы». Сам он незадолго до начала войны приобретал акции французских предприятий и месторождений железной руды, а также обзавелся горнодобывающей компанией на севере Англии[703].

То, как европейцы относились к милитаризму, либерализму и империализму, зависело от страны проживания и предпочитаемых политических взглядов. Вероятно, среди европейских держав милитаризму в наименьшей степени были подвержены две «старые» империи – Россия и Австро-Венгрия. Австрийская армия, с ее преимущественно немецким командным составом, была символом существующего режима и потому служила объектом нескончаемых подозрений со стороны все более воинственных национальных движений внутри страны. Общественные организации, способствовавшие распространению в Австро-Венгрии военной подготовки и дисциплины, были главным образом националистическими. Например, чешское спортивное движение «Сокол» принимало в свои ряды только славян[704]. Между тем в России развивающийся «политический класс» рассматривал армию в качестве инструмента самодержавия, а офицерский корпус пополнялся лишь за счет выходцев из очень ограниченного сегмента российского общества. Формировавшие общественное мнение российские интеллектуалы не питали особой гордости из-за колониальных захватов или военных побед – эти успехи на деле очень мало их касались. В 1905 г., еще во время Русско-японской войны, писатель Александр Куприн опубликовал повесть «Поединок». Она пользовалась большим успехом, хотя российские офицеры изображались в ней, помимо всего прочего, пьяницами, развратниками, продажными корыстолюбцами, лентяями и садистами, не знающими, чем себя занять[705]. Едва ли автор сильно сгустил краски. В течение последних предвоенных лет сам царь и его правительство предприняли ряд шагов, чтобы укрепить воинский дух среди молодежи. В школах была введена обязательная физическая и военная подготовка, получили поддержку разнообразные молодежные движения. В 1911 г. Россию даже посетил Баден-Пауэлл, пожелавший оценить состояние последних. Хотя в образованной части общества эти инициативы правительства встречали с подозрением, они все же получили некоторую поддержку. Впрочем, возникшие в то время организации охватили лишь ничтожную часть русской молодежи[706].

Милитаризм и отношение к вооруженным силам также стали в Европе источником политических дискуссий. Левые относились к тому и другому скорее неодобрительно, тогда как консерваторы, напротив, испытывали восхищение. Представители господствующих классов отправляли своих сыновей в офицерские училища, а рабочие считали военную службу тягостной повинностью. Это разделение, однако, никогда не было совершенно резко очерченным. Многие представители среднего класса – например, коммерсанты и лавочники – были недовольны тем, что их налоги идут на содержание бездельничающей армии, но при этом многие стремились подражать стилю жизни офицеров и перенимать их ценности. В Германии звание офицера запаса сильно повышало социальный статус даже тех лиц, кто уже преуспел в какой-либо иной профессии. Евреи, левые, представители низших слоев общества и даже люди, женившиеся на женщинах с дурной репутацией, не имели практически никаких шансов попасть в эту среду. Если такой офицер голосовал на выборах не за ту партию или обнаруживал радикальные по меркам начальства взгляды, то его ожидала немедленная отставка[707].

Укрепляющийся повсюду национализм тоже сильно повлиял на рост авторитета армии, которую рассматривали как защитника нации, а в Германии – даже как ее создателя. В 1913 г. один немецкий майор сказал Бурдону: «Та или иная страна может обладать армией, но Германия – это армия, которая обладает страной. Именно поэтому любое событие общественной жизни немедленно сказывается на вооруженных силах и каждая волна душевного подъема или уныния подталкивает людей к тому, чтобы инстинктивно сплотиться вокруг них»[708]. Вопреки всем сожалениям социалистов, европейские рабочие порой были сильно увлечены маршами, духовыми оркестрами и праздниками в честь прошлых военных побед. В Англии табачные компании воспользовались этим обстоятельством и начали вкладывать в пачки особые карточки с портретами знаменитых генералов и адмиралов. Во время Англо-бурской войны производители мясного концентрата для бульонов выпустили очень эффективный рекламный плакат, где маршрут британского командующего лорда Робертса по территории Оранжевой республики складывался в название компании Bovril[709].