И вот «шоу» началось. Пока одни летчики истребительного полка дрались с немецкими истребителями и старались не допустить «юнкерсы» к танкам, другие, как обычно, охраняли командира.

Нефедов с группой своих летчиков тоже срочно был вызван в район начавшегося боя. Борис видел, как «аэрокобра», на борту которой уже почти не осталось свободного места для новых звездочек, означающих сбитые самолеты, снова и снова сваливалась на отколовшиеся от группы «лаптежники».[176]Сбив очередной самолет, Сватов сразу свечой взмывал к солнцу. Если же немецкие истребители пытались его преследовать, на их пути мгновенно вырастала группа прикрытия.

Не ввязываясь в бой с противником, хорошо охраняемый, Сватов был практически неуязвим для врага. Впрочем, даже глав великих держав, несмотря на то, что их покой берегут могущественные спецслужбы, время от времени все же убивают. Точно так же и в судьбе осторожного майора в этот день звезды выстроились чрезвычайно драматичным для него образом.

Находясь в кольце телохранителей на почти максимальной для поршневых истребителей высоте, майор не подозревал об угрозе, в прямом смысле нависшей над его головой.

Несущийся сверху на неимоверной, неестественной скорости крылатый снаряд странной формы никто в группе «аэрокобр», включая самого «рекордсмена», не видел. Майору оставалось жить менее пяти секунд, а он безмятежно предавался приятным размышлениям о том, что скажет в интервью московским корреспондентам, да о предстоящем банкете.

Каким-то образом Андрей Лямин заметил сливающееся с небом голубое брюхо стальной кометы. Новейший сверхсекретный реактивный «Мессершмитт-262» скользил в пологом пикировании с фантастической высоты 12 километров на скорости около 1000 км в час! Самый быстрый из советских истребителей «Як-3» развивал в «соколином броске» максимальную скорость на двести километров меньше. И все-таки именно «Як-3» — самый легкий из советских истребителей мог за оставшиеся мгновения успеть к месту событий…

Лямин резким маневром взметнулся на своем «Яке» ввысь и успел закрыть собою «аэрокобру». Произведенный фашистом залп практически в упор из четырех пушек не оставил Андрею ни единого шанса.

Мимо Нефедова к земле пронеслись горящие обломки «Яка». А убивший Лямина немецкий истребитель, на борту которого красовались геральдический щит с фигуркой черного рыцаря и большая цифра «13», на огромной скорости продолжил свое скольжение, постепенно выравнивая разогнавшуюся до чудовищной скорости машину и уходя в глубь немецкой территории. Подобным способом фашистские «реактивщики» сбили за последние две недели пять Героев Советского Союза. Так что Сватов вполне мог считать себя заново родившимся.

Вечером, преодолев гордость, он приехал на аэродром к Нефедову, чтобы извиниться и помянуть летчика, которому обязан жизнью. Борис не стал держать зла и пригласил соседа к себе в блиндаж. Как положено, выпили за погибшего товарища, по-мужски помолчали. Потом Сватов и говорит Нефедову:

— Слушай, бросай ты к черту свое болото, ведь какой год в капитанах ходишь; награды мимо тебя проходят. Не солидно! Иди ко мне ведомым. Даю слово: все что собьешь — твое. Мне чужой славы не надо, своей хватает. А хочешь, сразу эскадрилью дам. Обещаю: через месяц-полтора получишь майора; на Героя документы пошлем. У тебя ведь уже заваленных фрицев на три звезды накопилось.

— Пошел бы, да под седлом ходить не умею.

— Э-эх! — досадливо махнул рукой Сватов. — Анархист ты и есть Анархист! Отпусти тогда хоть ребят своих. Мне крепкие летчики позарез нужны. Я договорюсь, чтобы их ко мне перевели… У тебя-то хоть что-то за Испанию есть, а они войну закончат без единого орденочка, в лучшем случае «лейтехами». Не порти ты им жизнь! А у меня все-таки гвардия.

Немного подумав, Борис согласился. На следующий день он приказал начальнику штаба подготовить документы на перевод в соседний полк семерых летчиков. Вскоре все формальности были улажены. От Сватова за пополнением пришла машина. Борис обнял каждого из парней. За время совместной службы они стали ему практически родными. Уезжающие летчики, чтобы потом не стыдиться своих эмоций, отворачивались или старательно шутили.

Наконец, Борис отдал теперь уже бывшим подчиненным честь и произнес:

— Желаю успешной службы! Покажите гвардии, что и штрафники чего-то стоят. По машинам!

Проводив взглядом грузовик с теперь уже бывшими однополчанами, Борис понуро поплелся к штабу…

Надо было просмотреть кипу накопившихся за последнее время отчетов для различных канцелярий. За работой прошел, наверное, час. Случайно бросив взгляд в окно, Борис присвистнул от удивления: через летное поле со стороны КПП,[177]постоянно останавливаясь и оживленно о чем-то споря, возвращались его орлы с чемоданчиками в руках. Правда, теперь их было уже не семеро, а только шесть. «Ну сейчас я вам покажу, вольные казачки!» — едва сдерживая радостную улыбку, напустил на себя суровый вид Нефедов. На ходу схватив фуражку со стола, он поспешил к выходу из штабного блиндажа.

— Здравия желаю, орлы! — поприветствовал Борис «возвращенцев» так, словно давно их не видел. — Как воевалось? Ай-яй-яй, что-то, гляжу, звездочки на погонах у вас так и не завелись, да и орденами Сватов-враль обделил. А ведь обещал в люди вас вывести… А может, вы воевать с нашей последней встречи разучились, или все-таки начальство третирует? Так как, хлопцы? Что скажите?

— Да ладно тебе, Батя! — ответил за всех Константин Рублев. — Решили мы, что нельзя нам уходить.

— Ах, вы решили! — снисходительно передразнил парня Нефедов. — А приказ вы решили выполнить— «вольные стрелки»?!

— Нет такого приказа раздергивать по другим полкам часть, бьющую фашистов в хвост и гриву! — убежденно ответил Рублев и ехидно прищурился: — А если чего и нарушили, так ведь дальше штрафбата не сошлют.

— Правильно! — подхватил второй летчик. — Что мы, карьеристы какие! Воевали ведь как надо, били стервятников, Геринга десятками. Закончим войну под твоим началом, командир.

— Ты, командир, прежде чем сватать нас этому Свату, — пожурил Нефедова третий, — нас бы сначала спросил. Мы же все одна команда!

— Верно! — задорно крикнул четвертый пилот. — А тот, кому ордена и звания дороже боевого братства, пусть катится в придворные к этому Свату.

Артур Тюхис стрелялся долго и мучительно. Ликвидировать самого себя ему приказал Берия. Артур слишком хорошо знал устройство той системы, которой преданно служил. Система эта была устроена чрезвычайно жестоко, но и достаточно хорошо самоорганизована. Пока он — Тюхис выполнял функцию встроенного в нее, хорошо работающего механизма, система служила ему, давая все, о чем только может мечтать человек в этой стране. Но на свою беду он сломался и начал угрожать системе сбоем. И она всей своей мощью повернулась против своего «винтика», чтобы растереть его в порошок…