Больше всего Сорси нравится подниматься на колокольни. Их две: справа и слева от главного входа. Витые лестницы с истёртыми до блеска каменными ступенями, барельефы со сценами из жизни далёких предков — тут можно торчать часами, рассматривая их. Отец Ксавье говорит, что здесь часто бывают студенты, изучающие историю. Сейчас студентов нет, и левое, университетское крыло Собора пустует. Сорси была и там. Прошлась по гулким пустым коридорам, посидела на ступенях лекториев, воображая для себя другую жизнь. Будто она прошла отбор, получила жилой доступ во Второй круг и теперь учится на кого-то важного и необходимого городу.

В одной из аудиторий она нашла огромный шар, закреплённый на наклонном стержне. Шар был голубой, с нарисованными разноцветными пятнами и надписями, часто покрывающими эти пятна. А ещё его можно было крутить, если толкнуть хорошенько. Шар Сорси очень заинтересовал, но она постоянно забывала спросить отца Ланглу, что это за вещь и зачем.

Отец Ланглу ей тоже нравился. Раньше он казался ей грузным, мрачным и нелюдимым, но Сорси изменила своё мнение за считанные часы. Ксавье Ланглу мало говорил, но успевал много сделать. И никогда не повышал голоса ни на кого из детей, даже когда те от скуки шалили и пакостили. Терпения и силы отцу Ланглу было не занимать. С раннего утра до позднего вечера он готовил детям еду, стирал их одежду, развлекал малышей играми, утешал их, когда они плакали, успевал читать проповеди редким прихожанам, прибирался в жилых комнатах Собора, отвечал на бесконечные вопросы детей и укладывал их спать. Было ощущение, что он один делает работу пятерых оставшихся при Соборе служек. С каждым днём детей в Соборе становилось всё больше, и вскоре Сорси пришлось разбить маленькую коммуну на группы, назначить старших и распределить обязанности. Рядом с отцом Ланглу все обитатели Собора чувствовали себя в безопасности.

А сейчас этого чувства не было. Будто в отсутствие Ксавье Ланглу Собор из неприступной крепости превращался в домик, что детвора строит из мусора.

Сорси заходит на кухню, черпает жестяной кружкой воду из бака, делает несколько глотков, а остатки воды выливает на ночную сорочку. Дышать становится легче, жара отступает. Девушка возвращается в молельный зал, проверяет надёжность запора на дверях. Поднимает взгляд под потолок, где из-за горы мешков частично виднеется окно. И оборачивается, услышав из-за спины:

— Св-ветает.

— Тьфу, тебя прям не узнать! — неловко восхищается Сорси, увидев Жиля — отмытого и с волосами, заплетёнными в аккуратную косицу.

Мальчишка улыбается углами рта, присаживается на угол скамьи напротив амвона и кладёт поперёк колен продолговатый предмет, обёрнутый светлой тряпицей.

— Мне над-до идти. Вот так в-вот, — вздыхает он.

— Куда это тебе надо? — фыркает Сорси. — Тебе мало наваляли? Уже ничего не болит, память отшибло? Отец Ланглу кому сказал — сидеть тут и ждать его?

Жиль качает головой, глаза его грустнеют. Сорси садится рядом с ним, толкает дружески в бок.

— Ну ты чего, блондинчик? В безопасности, красивой девкой затискан, отец Ксавье только вокруг тебя полдня хлопотал. Сыт, отмыт, выспался в кровати. Зачем тебе куда-то идти?

Она пытливо заглядывает ему в лицо, морщит курносый нос.

— Э, лёд мне в жопу, если ты не из-за девки! И ведь не из-за сестрицы, верно? Вот послушай, — она толкает его округлым бедром, усаживаясь вплотную, обнимает рукой за плечи. — Ни одна потрахушка не стоит того, чтобы…

— Стоит.

— Мал ты ещё! — Сорси грозно встряхивает рыжими дредами. — Это поначалу кажется, что любовь навсегда! Первая отболит, а дальше найдётся не хуже, с сиськами попышнее, в постели половчее. И их дофига будет! Завертится, со счёту собьёшься. И привыкнешь. Я тоже думала, что Рене — судьба, половинка моя и всё такое сопливое прочее. А потом поняла, что он полное говно, и что штука у него в штанах точно такая же, как у остальных мужиков. И что нет ничего такого, что умел бы один мужик и не умел другой. И что я не такая вся особенная-избранная, а тупо очередная. Как и японка твоя.

— Хватит, — еле слышно роняет Жиль.

— Бедный маленький Жиль, — рыжая смеётся. — Смелый герой, а наивен, как сказочный простофиля Жан. Ну, не оценит эта кошка узкоглазая твоей преданности. Не отдавай ей всё без остатка, Жиль.

— А к-кому ещё…

Сорси соскакивает со скамьи, со скрежетом отодвигает соседнюю, садится перед понурым мальчишкой на корточки. Берёт его за руки и кладёт ладони к себе на грудь. Сквозь мокрую рубаху кожа такая горячая…

— Оставь мне, — говорит она просто. И улыбается.

— И ты н-не оценишь, — твёрдо выговаривает Жиль, медленно убирая руки. — В-вот так вот.

— Тогда просто поцелуй. Это же совсем немного. И не говори, что не хочешь: соврёшь.

Жиль смотрит в сторону. В нишу за амвоном, где растут цветы Вероники. «Они с Учителем скоро вернутся. Он её никуда больше не отпустит. И можно будет не бояться за них. И теперь, когда Веро всё знает, я смогу бывать у них чаще… Только верну Акеми меч. Мне бы её просто увидеть…»

— Вы с отцом Ланглу похожи, знаешь? У него тоже бывает такое выражение лица, будто его коснулся Бог. Ты сейчас такой. Офигенный.

— Это как? — выныривает из своих мыслей Жиль.

Сорси протягивает руку со сжатыми в кулак пальцами.

— Вот такие вы с ним обычно.

Кулак медленно разжимается, раскрывая ладонь. Девушка поднимает руку вверх — так, чтобы ладонь оказалась между лицом Жиля и огоньком светильника.

— И очень редко вы такие.

Свет пробивается между её пальцами розовым мерцанием, кончики пальцев словно сияют теплом.

— Его таким д-делает Вероника, — шепчет Жиль, завороженный игрой света.

Волшебство момента разбивает трель звонка и громкий стук в дверь.

— Отец Ланглу! — радостно восклицает Сорси и несётся через атриум ко входу.

— Нет! — останавливает её крик Жиля. — Стой!

Девушка останавливается, радость на лице сменяется страхом:

— Он не стал бы стучать, да?

Жиль кивает, машет ей рукой в сторону жилых комнат:

— Б-быстро п-поднимай старших. Бегом!

Придерживая на груди ночную сорочку, Сорси уносится будить ребят. Жиль ныряет в левый неф, отсчитывает девять белых плит от четвёртой колонны и бьёт по полу пяткой. С глухим рокотом плиты опускаются вниз, образуя лестницу в подвал. Мальчишка сбегает по ступенькам и оказывается в тускло освещённом сухом помещении, где стоят на полу у стены ящики с оружием и патронами. Справа на постаменте покоится на подставке меч в чёрных ножнах — точь-в-точь вакидзаси семьи Дарэ Ка, только гораздо больше. Жиль старательно кланяется мечу, приветствуя его, и торопливо вытаскивает наверх ящик с десятком пистолетов и двумя винтовками.

В дверь вовсю барабанят, слышатся приглушённые голоса: