— Я же больше никогда её не увижу, понимаешь?..

Ксавье не находит, что сказать. Понимает, что право матери для неё превыше осторожности, как бы он не убеждал.

— Ты отвезёшь меня по реке? — в надежде спрашивает Вероника.

— Как только стемнеет.

— Да. Я только попрощаюсь с дочкой и вернусь.

Она сияет так, будто сегодня самый счастливый день в её жизни. Ксавье с грустью смотрит на Веронику — и цепляется за призрачную надежду, что всё-таки сможет её переубедить.

«Нельзя, родная. И я не могу, не имею права рассказывать, почему тебе нельзя оставаться со мной. Это только моя ноша. Тебя она сломает, хрупкая моя Веточка…»

— Амелия, отойди от окна. Почему ты до сих пор не в кровати?

Девочка со вздохом сползает с подоконника, шумно двигает за собой стул. Она знает, что эти звуки мешают отцу и незнакомому дяде с нервным лицом и в одежде цвета пыли. Но сейчас очень хочется сделать хоть что-то назло. Хотя бы не уходить в свою комнату и елозить стулом погромче.

— Ситуация совсем дрянная, месье Каро. У нас нет связи с половиной секторов Третьего круга, — склонившись над разложенной на стеклянном столике картой, рассказывает «пыльный». — Во Втором паника, люди засели по домам. Производство встало, Университет распущен. Третий круг полностью объят беспорядками. Силы полиции не беспредельны. Мои люди деморализованы.

— Канселье, что мы делаем не так? Почему трущобные крысы теснят наших вооружённых бойцов? — Бастиан подцепляет указательным пальцем кофейную чашку, заглядывает в неё, морщится: — Пустая и грязная. Никакого порядка. Горничная!

Начальник полиции смотрит на него, приподняв бровь:

— А всё потому, месье Каро, что вы привыкли недооценивать людей. Все, кто не вашего уровня, приравнены вами к мусору и безмозглым предметам быта. И простолюдины это отлично понимают. И сейчас эти люди полностью руководят ситуацией в Третьем круге. Этот мир не брал оружие в руки более двухсот лет. И то, что большая часть людей старательно забывала — войны, убийства, геноцид — меньшая часть в себе взращивала и оттачивала. Совершенствовалась в искусстве уничтожения по подвалам и задворкам. А среди них полно тех, кто куда умнее вас.

Он рассуждает настолько спокойно, что Бастиану кажется, будто они обсуждают не реальное положение дел, а теорию.

— Те, кто живёт в достатке, не заботится, как добыть и отнять. Расслабились. А неимущие иные, они готовы действовать. Вот пример. Вы сейчас наорёте на служанку за то, что не заменила вам опустевшую чашку на полную. При этом будете полностью уверены, что она смолчит, стерпит и постарается тут же загладить вину. А ей ничего не стоит выменять на подпольном рынке недельный заработок на дозу яда и швырнуть вам его в следующую чашку с кофе. Понимаете?

— Мари хорошая! — гневно восклицает Амелия и топает ногой. — Нельзя так плохо думать о людях! Вы сам такой, раз так говорите!

Мужчины смотрят на неё так, будто видят впервые. Канселье усмехается в сторону. Бастиан хмурится, встаёт со своего места, отвешивает дочери крепкого шлепка и ледяным тоном добавляет:

— Марш в кровать! Куда только твоя мать смотрит?

— Мамы нет! — верещит девочка, готовая расплакаться. — Мамы нет уже второй день! Ты ничего не замечаешь, папа! Только сидишь тут, перебираешь бумажки и пьёшь кофе с этим гадким месье!

— Ганна! — грозно зовёт Бастиан. — Ну-ка быстро сюда!

Прибегает заспанная полуодетая Ганна, трясёт распущенными седыми кудрями, подхватывает ревущую Амелию и уносит её на второй этаж.

— Простите, месье Каро, — на бегу бормочет она. — Я ж её уложила два часа назад…

Бастиан провожает взглядом колышущиеся цветные юбки няньки и возвращается к разговору:

— Вы начали говорить о недооценке противника. Если абстрагироваться от моей ленивой прислуги, в чём же она заключается?

— В хорошей подготовке и расчёте, Советник. Клермон понял, как поднять город. Умелые провокации в людных местах — и вот вам беспорядки. И пока силы моих людей брошены на их подавление, Клермон готовит что-то более масштабное. Интуиция, месье.

— Что у вас есть, кроме интуиции?

— Ничего. Сами видите, связи с Третьим кругом нет. Мы с вами сидим здесь и понятия не имеем, что там происходит, удалось ли взять кого-то из террористов. Я могу лишь предполагать. Кстати… а где ваша жена?

Советник Каро отмахивается:

— Судя всему, у соседей. Видимо, помогает Роберам. Больше ей деться некуда. Давайте всё-таки не уходить от темы.

— Моё мнение, месье Каро: отстреливать их по одному. Тех, кто ближе к Клермону. Они выделяются среди прочих, их не так много. Уничтожить костяк — остальные разбегутся сами.

— Клермон. Надо добраться до него. Кто-то из ваших людей сможет?

Канселье не успевает ответить. С улицы доносится сухой треск автоматной очереди и женский смех. Бастиан срывается с места, в секунды взлетает на второй этаж, выбегает на балкон. Канселье следует за ним быстро и бесшумно, словно тень.

С балкона дома семьи Каро разворачивается роскошный вид на сады Ядра. В свете ночных фонарей крыши соседних коттеджей похожи на острова, утопающие в тёмной пучине зелени. А где-то в глубине, под ветвями, ходит громадная хищная рыбина…

Бастиан вздрагивает, вытирает вспотевшие ладони о полы сюртука. Проклятое наваждение…

— Сколько семей живёт в Ядре, Советник?

— Около сотни, — отвечает Бастиан, вглядываясь в море листвы.

— Этого слишком мало.

— Мало для чего? — резко спрашивает Каро.

Канселье не отвечает, погружённый в свои мысли. Снова слышатся выстрелы, а следом за ними — возбуждённые весёлые возгласы.

— Идиоты, — цедит сквозь зубы Бастиан. — Это у Лефевров.

И быстрым шагом направляется к выходу. Пинком распахивает дверь, сбегает по ступенькам, хрустит гравием на дорожке. Сырой ночной воздух напоён ароматами цветущих лилий, но сейчас этот запах Советника Каро лишь раздражает. Грохнув решетчатой калиткой, Бастиан бежит между спрятанными в густой траве фонарями — туда, где слышатся голоса. Разгорячённый, взлохмаченный, он вылетает на площадку у бассейна, где веселится маленькая компания местной молодёжи.

Взгляд быстро выхватывает в мерцающем синеватом свете лицо старшего сына Советника Лефевра, двадцатилетнего Сельена. Парень расслабленно лежит в шезлонге и с улыбкой наблюдает, как шестнадцатилетняя Мари-Жанна Меньер с хохотом отбирает автомат у Люси Кариньян — по слухам, невесты Сельена. Девушки тянут оружие друг у друга, держа его так, что соскользни у Люси палец — и автоматная очередь пройдётся по четверым стоящим поодаль парням.

— Брось! — рявкает Бастиан так, что молодняк вздрагивает.

Девушки смотрят на него оторопело, Мари-Жанна продолжает пьяно хихикать. Бастиан подходит к ним так, чтобы дуло автомата было направлено в другую сторону, тянет руку к оружию.