class="p1">Но именно сами камни и их взаимосвязи порождают в этом смелом сочетании разных материалов внутреннее напряжение и вызывают необычный зрительный эффект, и вид камней Рёан-дзи оставляет незабываемое впечатление. Вдохновившись идеей наглядно представить тему Будды и двух его спутников, создатели сада расположили тщательно подобранные камни таким образом, что они образуют вершины взаимосвязанных треугольников, символизирующих этот триумвират.

Заботясь об общем впечатлении, которое зритель получает от сада, мастера отбирали такие камни, которые отличались друг от друга текстурой, очертаниями и весом. Низкая тяжелая каменная пирамида, расположенная на переднем плане справа, притягивает к себе своей композицией взгляд зрителя, затем его внимание переносится на островок двух небольших камней, разместившийся справа в средней части сада, потом — на центральную группу из трех камней. Взгляд дальше движется налево к задней части композиции к длинному узкому скоплению серых камней, а затем останавливается в левой центральной части на зубчатом камне, выше всех остальных.

Для пытливого ума вся композиция является вызовом. Для рядового обывателя — пугающим зрелищем. Обе группы людей смотрят на сад и задают один и тот же вопрос: «Почему?» Первых поражает сложность композиции с ее бесконечными значениями и интерпретациями. Вторые воспринимают сад как кошмарную темную загадку, от которой можно сойти с ума, и любая попытка ее разгадать заканчивается ничем.

Если заинтересованный, но непосвященный наблюдатель может найти для себя какие-то ориентиры в саду, то наиболее подходящий среди них — это центральная группа камней. В них западный человек может увидеть фигуру монументальных пропорций, закутанную в плащ, с наклонившейся головой, похожую на Атланта, держащего на плечах неимоверную тяжесть. Хотя скульптурная композиция имеет естественное происхождение, ее восприятие привычно: мы видим в ней закутанных в плащ персонажей Гойи, скульптуры Джованни Пизано и роденовского Бальзака.

Это одна скала, столп и якорь, вокруг которой вздымаются застывшие волны. Без нее, без этого всеобъединяющего элемента, вся композиция вмиг распадется под воздействием центробежных сил.

В 1945 году в последние дни существования Японской империи многие верили, что военный министр Корэтика Анами играл подобную роль.

Незадолго до полуночи, в то время как майор Хатанака находился со своими соратниками в штаб-квартире Императорской гвардии, военный министр ехал из резиденции премьера в свою официальную резиденцию в Миякэдзаке в последний раз. Он был доволен тем, что честно выполнил свой долг и поговорил с Того и Судзуки. Он был чист перед ними. Он был рад, что неприятная для него возня с подготовкой официальных бумаг — указа, приказов к войскам — наконец-то была закончена. Но одна только мысль о послании императора, его обращении по радио к нации и миру была для него непереносима.

Анами прошел в свой кабинет, взяв с собой короткий меч, и, как обычно, принял горячую ванну. Затем его посетил медик и спросил, сделать ли ему витаминную инъекцию, снимающую усталость. Он согласился. В эти роковые дни, чем бы ни занимался Анами, он выглядел бодрым и абсолютно здоровым, в отличие от своего шурина Такэситы, который был на двадцать лет моложе.

Полковник был крайне измотан. Он страдал бессоницей, похудел, стал нервным и раздражительным. Такэсита был частым гостем в доме Анами. Когда он стремительно вышел из штабной машины и проследовал в официальную резиденцию генерала в час ночи, охрана отдала ему честь, а служанка нервно приветствовала его. Все они были рады его приезду и надеялись на его вмешательство, потому что, как им казалось, его сиятельство готовился покончить с собой.

«Его еще только назначили военным министром, — сообщает Такэсита, — а мне уже было известно о его тайном решении совершить самоубийство на последнем этапе своей военной карьеры. Анами, видимо, понимал, что не было никакой надежды победить в этой войне и что ее невозможно было закончить, не приняв чрезвычайных мер. После 8 августа он внутренне созрел для самоубийства. Начиная примерно с десятого числа его намерения стали столь явственными, что я обратил внимание его секретаря полковника Хаяси на этот факт».

Такэсита хорошо ориентировался в доме. Он сбросил свои ботинки и прошел в комнаты. Он застал Анами в задней части дома, в ванной комнате. Ее интерьер был в традиционном японском стиле: на полу — соломенные татами, в нише токонома — картина на свитке и ваза с цветком. Кроме того, в комнате был деревянный сундук, подставка для мечей и вешалка для кимоно. Была приготовлена постель на полу, то есть футоны. Анами сидел рядом с огромной противомоскитной сеткой, которая была подвешена к потолку.

Военный министр держал кисточку в руке; он посмотрел недовольно на шурина и с укором спросил: «Зачем вы пришли сюда?» Анами свернул лист бумаги, на котором он что-то писал, и положил его на полку. Он внимательно посмотрел на Такэситу и спокойно сказал: «Я намереваюсь совершить сэппуку сегодня ночью согласно намеченному мной ранее плану».

«Самоубийство — это ваше личное дело, но оно не обязательно должно иметь место сегодня, не так ли?» — задал вопрос полковник.

Явно почувствовав облегчение от того, как примирительно отреагировал на его заявление Такэсита, военный министр продолжил свою речь: «Сказать по правде, вначале я подумал, что вы будете мешать мне, начнете отговаривать от задуманного. Я рад, что вы одобряете мое решение. И я рад, что вы сейчас здесь, — вы можете помочь мне».

Рядом с Анами находился небольшой деревянный поднос с бутылкой сакэ и нарезанным сыром на тарелке. Он вызвал служанку и велел принести два стакана. Она посмотрела на бутылку сакэ, а затем на Анами и спросила: «Может, чашки для сакэ?»

«Нет, — рассмеялся Анами, — стаканы для пива, а не чашки для сакэ». Она вскоре вернулась и принесла стаканы.

Налив в них на две трети объема сакэ, Анами предложил один стакан своему шурину. «Я решил осуществить задуманное сегодня ночью, — по-деловому объяснил он. — Потому что 14 августа — годовщина смерти моего отца. 20 августа тоже подходящая дата, так как это годовщина смерти моего второго сына. Я не смогу вынести завтрашнее обращение императора по радио, поэтому мне лучше сделать это сегодня». Двое мужчин начали пить сакэ.

Записи речи императора были надежно спрятаны в здании министерства императорского двора, расположенного в 50 ярдах от ворот дворцового комплекса. Камергеры, старший адъютант и хранитель печати отправились спать. Персонал Эн-эйч-кей и Информационного бюро грузили свое оборудование на машины. Император в своей резиденции уже час как удалился в спальню и, вероятно, уже заснул.

В 2 часа ночи начальник Информбюро Симомура и президент радиокорпорации Охаси решили, что в их услугах