Глаза Самира наполнились радостным удивлением.

– Для меня это большая честь, ваше высочество… то есть ваше величество, – поправился он. – Прошу прощения, мы не очень-то понимаем, как именно вас называть…

Опешив, Али поймал себя на мысли, что он и сам не уверен. Королевское обращение, вероятно, не должно было его удивлять – последний принц из рода Кахтани, он уже носил печать Сулеймана на своем лице. Конечно, существовала специальная церемония, чтобы официально закрепить новый статус: простая, как и пристало его практичному племени. Офицеры, дворяне и все, кто имел высокое положение в обществе, в публичном месте присягали ему на верность, поднося деревянные жетоны со своими именами, в то время как шейхи и вожди из различных деревень и кланов присылали свои грамоты на дощечках или бумаге из коры дерева. Али сжег бы их через месяц после коронации в огне, сотворенном своими собственными руками, принося клятву войти в этот огонь самому, если когда-нибудь он подорвет доверие своего народа.

Как бы легкомысленно это ни звучало, Али мало задумывался о своем политическом будущем. Он был слишком сосредоточен на том, чтобы добраться до Та-Нтри, а все его мысли занимал катастрофический крах его дома и семьи. Клятвы, церемонии и титулы… все это казалось чем-то далеким, принадлежавшим отцу, который подавлял одним своим присутствием, занимая сверкающий престол из драгоценных камней. Али не мог представить, как он восседает на троне шеду или требует преклонить перед ним колени. Он был изгнанным принцем в бегах, который не имел за душой ничего, кроме своего зульфикара, и выживал лишь благодаря милости других.

Сообразив, что Самир все еще ждет его ответа, Али сказал то, что казалось ему справедливым:

– «Брат» меня вполне устроит. Я не люблю титулов и считаю, что все мы расхлебываем эту кашу вместе. А теперь пойдем. Мы не хотим опоздать.

Тихий рассвет в Шефале был прекрасен. Замок почти пустовал. Подернутая мхом каменная дорожка уводила от коралловых стен, мимо лесистой долины, где чирикали птицы и серебристые стволы высоких старых деревьев были такими толстыми, что двум джиннам пришлось бы взяться за руки, чтобы обхватить их. Что-то за зарослями кустарников привлекло его внимание, и Али радостно воскликнул, заметив на зеленом лугу поодаль двух жирафов, которые ели цветки с высокого дерева мимозы.

Мечеть оказалась аскетичной, но элегантной: тростниковые циновки и шерстяные ковры лежали на расчищенной земле между толстенными колоннами, вырезанными из баобабов, поверх которых соорудили деревянную решетку, вероятно, чтобы класть на нее крышу во время сезона дождей.

Толпа уже собралась большая, Али не ожидал увидеть столько джиннов. Мужчины и женщины сидели по разные стороны. Большинство из них были Аяанле и Гезири, но Али разглядел также нескольких шафитов из экипажа Физы, полдюжины сахрейнцев и некоторых других джиннов, купцов и путешественников из разных племен, которые оказались в Та-Нтри, когда пришло известие о падении Дэвабада, и стеклись в Шефалу, не имея возможности вернуться домой без магии.

Али вошел, и прихожане взорвались волной саламов и благословений. Он слабо улыбнулся им в ответ, чувствуя неловкость из-за того, что перетягивает внимание на себя, но стараясь по возможности отвечать на их приветствия, прежде чем занял место в самом конце, рядом с седовласым Аяанле, устроившимся на горе подушек.

Старик бросил на него удивленный взгляд – один глаз у него затуманился катарактой, – а затем рассмеялся.

– Почему ты уселся рядом со мной, принц? Мы ждали, чтобы ты провел молитву!

Кровь прилила к щекам Али.

– Я польщен, но в этом нет необходимости. Я не хочу лишать…

– Ой, да выходи уже. – В мечети появилась Физа с волосами, спрятанными под тюрбан, и улыбнулась старику. – Он замечательно читает молитву.

Али не ожидал услышать этого от нее.

– Спасибо?

Физа рассмеялась.

– И не нужно делать такой удивленный вид. Преступники тоже иногда нуждаются в Боге – нам есть за что просить прощения.

Али обвел взглядом выжидающие лица. В последний раз он читал молитву перед таким большим собранием в Бир-Набате, и это воспоминание тронуло его сердце. Там ему было хорошо, а его беспокойная натура успокаивалась трудами на благо джиннов, приютивших его. Там уважение нужно было заслужить – оно не приходило само с красивым титулом и троном, украшенным драгоценными камнями.

Он улыбнулся ожидающим прихожанам:

– Хорошо, почту за честь. Но только при условии, что кто-нибудь из вас останется и поболтает со мной после молитвы.

Али оставался в мечети до тех пор, пока не ушел последний прихожанин, сначала проведя молитву, а затем беседуя с присутствовавшими джиннами. Он больше слушал, чем говорил, чашками пил кофе и чай, пока солдаты Гезири заупокойными голосами рассказывали о своих убитых в Цитадели товарищах, а иностранные торговцы сокрушались, что оказались вдали от дома в такой тяжелый час. Почти у всех в Дэвабаде были близкие, многие плакали, вспоминая, как отправляли счастливых братьев и дочерей на Навасатем. Али слушал истории о повсеместной панике, охватившей джиннов, когда перестала действовать магия. Их жизни перевернулись в одночасье, и многие задались вопросом, не Всемогущий ли явился, чтобы покарать их снова.

Слушать их истории было тяжело, и Али, возможно, следовало чувствовать себя подавленным, охваченным тем же ужасом, что и вчера, при мысли о подобной ответственности.

Но он не чувствовал себя подавленным. Напротив, к тому времени, когда Али был готов возвращаться в замок, он словно… заново ощутил почву под ногами. Они с Нари бились не одни. Рядом с ними бились и другие – добрые, умные, отважные джинны.

Он остановился в дверях и улыбнулся старику. От Али не укрылось, как пристально наблюдал за ним Аяанле.

– Отвезти тебя обратно в замок, дедушка?

Его дед ответил ему озорной улыбкой:

– Что же меня выдало?

– Много всего, и не в последнюю очередь семейное сходство.

Глаза старика загорелись. Али не ставил под сомнение слова матери о здоровье и душевном состоянии деда, но сейчас во взгляде Сеифа Шефалы сиял необыкновенный ум.

– Ба, сомневаюсь, что я когда-либо был так же молод и красив, как ты.

Али рассмеялся и подал деду руку, помогая ему усесться в мягкое кресло на колесиках.

– Уверен, ты был даже красивее. Почему ты сразу не представился?

– По моему опыту, самое точное суждение о характере можно вынести тогда, когда джинн не осознает, что его оценивают.

– И что же, я прошел проверку?

– Зависит от того, сможешь ли ты провезти меня обратно в замок так, чтобы твоя мать не заметила. С каких это пор дочери позволяют себе запирать своих родителей?

Али покатил кресло обратно к замку.

– Она всегда была слишком заботливой.