Город просыпался, из домов доносились ароматы кофе и сонные разговоры. Али снова поразило эфемерным чувством сродства, кристальным осознанием, что здесь веками жили джинны одной с ним крови, и если бы не пара причудливых поворотов в его судьбе, это место могло бы стать его домом.

Твой дом – Дэвабад.

– Наверное, я должен поблагодарить тебя, – сказал он деду. – За всю ту… поддержку, которую ты оказывал мне годами.

– Ты о деньгах, которыми я пополнял твою сокровищницу с тех пор, как ты был еще в пеленках? – хохотнул дед. – Не стоит благодарности, мой мальчик. Вежливо-гневные письма, которые посылал в ответ твой отец, уже были достойным вознаграждением. Нет ничего более едкого, чем уязвленная гезирская гордость.

Они вошли на территорию замка. Сладкоголосое пение птиц и солнечные блики на старых кирпичах в саду вызывали в Али ощущение, словно он наткнулся на заброшенные руины. Он мог себе представить, как завораживающе выглядит замок с магией, шумный и оживленный, когда в нем полно людей, но, застав его в таком виде, Али почувствовал себя ближе к предкам, к тем мужчинам и женщинам, которые, распахнув глаза в изумлении, бродили по человеческому миру и строили для себя новую жизнь.

– Потрясающее место, – восхищенно протянул Али. – Я в восторге от того, как использовали в строительстве руины, оставшиеся после людей. Ты что-нибудь знаешь о том, кто жил здесь раньше?

– Только то, что люди давно ушли отсюда, когда прибыл мой прапрадед. – В голосе Сеифа звучало сожаление. – Должно быть, умные были люди. Мы до сих пор продолжаем находить древние инструменты и осколки прекрасных горшков с глазурью, которую никто не может воссоздать. Но первое поколение нашей семьи, вернувшееся в Та-Нтри после войны, помалкивало о своих корнях, и я полагаю, что это распространялось и на прошлое их нового дома.

– Я этого не знал.

– А ты никогда не задумывался, почему вместо настоящей фамилии мы используем название города, Шефала? Это обычай джиннов, а не Аяанле. Не то чтобы он широко распространился среди Аяанле, которые возвращались в Та-Нтри со службы у Кахтани, но после хаоса войны и революции слишком многие захотели начать с чистого листа. – Его дед закатил глаза. – Есть немало чванливых древних семей, которые никогда не покидали побережья и теперь воротят от нас нос, но мне нравится думать, что в этом мои предки проявили прозорливость.

Али задумался об этом. Чем больше он углублялся в изучение своего прошлого, их прошлого, всей их истории, тем больше подробностей вылезало на свет. Истории, на которых он вырос, были не более чем историями, но с такими запутанными корнями и противоречивыми интерпретациями, каких он не мог себе и представить. То, сколько раз его мир и знакомые истины переворачивались с ног на голову, не могло не тревожить.

Но в то же время это приближало прошлое и делало его реальным. Еще пять лет назад личности вроде Зейди аль-Кахтани казались легендами из другой эпохи. Непогрешимыми вершителями непревзойденных подвигов. Теперь же за мифом Али видел и его неоднозначность: герой, спасший шафитов, но в то же время совершивший ужасные ошибки.

– Абу Хацет… – В арочном проеме появилась молодая Аяанле. – Из-за вас у меня будут неприятности, – она повернулась к Али с поклоном. – Вы не будете возражать, если я отведу нашего беглеца обратно в постель, где ему полагается отдыхать?

– Конечно. – Али взглянул на деда: – Я замечательно провел время. Могу я снова тебя навестить?

– Иначе я смертельно обижусь. – Сеиф перешел на заговорщицкий шепот: – И принеси тех финиковых оладий, которые готовит кухарка, с розовым сиропом. Твоя мать – настоящий тиран, когда речь заходит о моем уровне сахара.

Али сдержал улыбку и положил руку на сердце:

– Я посмотрю, что можно сделать.

Но сейчас перед ним стояла другая цель.

Али направился к комнатам Нахид, жутко нервничая, и не только потому, что ему не терпелось увидеть Нари, но и потому, что он понятия не имел, что сказать Джамшиду, чтобы в его голову не прилетела очередная туфля. Али до сих пор мучительно переживал его обвинения, и он никогда не отличался дипломатичностью в выборе слов. Светские беседы с разгневанным бывшим любовником брата, которому Али однажды приказал убить шафита, выходили за рамки его зоны комфорта.

Двое вооруженных охранников стояли перед изящной резной дверью из тикового дерева. Гезири отдал честь, Аяанле поклонился.

– Мир вашему дому, – приветствовал их Али. – Бану Нахида здесь?

– Да, принц, – ответил Аяанле. – Они с братом завтракают.

– Замечательно. – Али вытащил два дирхама из денег, которые мать сунула ему прошлой ночью, и протянул каждому по монете. – В благодарность за ваши услуги, – добавил он, жестом предлагая им удалиться, рассудив, что криков со стороны Джамшида сегодня будет значительно больше. – И, если вам не в тягость, постарайтесь выяснить, не оставил ли кто-нибудь из гостивших здесь дэвов огненную купель, которую могли бы использовать Нахиды?

Едва они ушли, Али тяжко вздохнул. Подумав об улыбке Нари, он быстро оправил халат и пригладил пальцами бороду, после чего выругался себе под нос и постучал в дверь. Он хотел было окликнуть ее по имени, но остановился, вспомнив, где они находятся. Рискнет ли он говорить с ней открыто в присутствии окружающих? Может, лучше обратиться к Джамшиду? И не по имени, а по титулу Нахид?

И, о Боже, неужели со стороны выглядело так, будто он только что подкупил охрану, чтобы приватно проникнуть в спальню к Нари?

Пока Али стоял с разинутым ртом в нерешительности, дверь распахнулась. Джамшид уставился на него, держа за спиной плохо спрятанный столовый нож.

– Да будет гореть твой огонь вечно! – воскликнул Али на дивастийском и сразу понял, что сказал это слишком весело, еще и с ужасным акцентом.

В лице Джамшида не дрогнул и мускул. Али продолжал:

– Я хотел зайти и убедиться, что ваши комнаты всем вас устраивают. Как спалось? Кровать… удобная была кровать?

Вот теперь в лице Джамшида читалось смутное презрение и недоумение.

– Нари, твой… – Джамшид смерил его с ног до головы взглядом, в который как-то сумел вложить всю свою новообретенную нахидскую властность, – …спутник здесь.

– Да, я слышала, – отозвалась она.

Дверь вырвали из рук Джамшида, и появилась Нари, стоявшая теперь рядом с братом. Сердце Али зашлось в беспощадной скачке, и вся уверенность, накопленная им за утро, растворилась. Нари была одета в яркую тунику шашечками цвета штормового моря и полосатые штаны. Он застал ее, когда она заплетала волосы, и ее рукав задрался, обнажая нежную внутреннюю поверхность запястья.

Да простит его Бог, но как же он хотел прикоснуться к ней! Однако Али тут же опустил взгляд, борясь с жаром смущения, прилившим к щекам.

– Сабах аль-хейр, – поздоровался он.

– Сабах аль-хейр, – ответила она. – А я гадала, увижу ли тебя сегодня утром.